Людовик XIV Французский. Двор и придворные праздники. Анна австрийская и тайны французского двора «Неужели вы думали, что я буду жить вечно?»

Рождение этого ребенка было тем более долгожданным, что у короля Франции Людовика XIII и Анны Австрийской после бракосочетания в 1615 году в течение 22 лет не было детей.

5 сентября 1638 года у королевы наконец родился наследник. Это было таким событием, что для предсказания будущего к царственному младенцу был приглашен знаменитый философ, монах ордена доминиканцев Томазо Кампанелла, а крестным отцом его стал сам кардинал Мазарини.

Будущего короля учили верховой езде, фехтованию, игре на спинете, лютне и гитаре. Подобно Петру I, Людовик построил в Пале-Рояле крепость, где пропадал каждый день, устраивая «потешные» сражения. В течение нескольких лет он не испытывал серьезных проблем со здоровьем, но в девятилетнем возрасте его постигло настоящее испытание.

11 ноября 1647 года Людовик внезапно почувствовал острую боль в пояснице и нижней части позвоночника. К ребенку был вызван первый врач короля Франсуа Вольтье. Следующий день был ознаменован лихорадкой, которую, по обычаям того времени, лечили кровопусканием из локтевой вены. Кровопускание повторили 13 ноября, и в тот же день диагноз прояснился: тело ребенка покрылось оспенными пустулами.

14 ноября 1647 года у постели больного собрался консилиум в составе докторов Вольтье, Гено и Валло и первых докторов королевы, дяди и племянника Сегенов. Почтенный ареопаг назначил наблюдение и мифические сердечные средства, а у ребенка между тем нарастала лихорадка и появился бред. В течение 10 дней ему было проведено четыре венесекции, которые мало влияли на течение болезни — количество высыпаний «увеличилось стократ».

Доктор Валло настоял на применении слабительного, исходя из средневекового врачебного постулата «Дать клистир, затем пустить кровь, затем очистить (применить рвотное)». Девятилетнему величеству дают каломель и настой александрийского листа. Ребенок вел себя мужественно, раз перенес эти болезненные, неприятные и кровавые манипуляции. И это был еще не конец.

Жизнь Людовика удивительно напоминает биографию Петра I: он ведет борьбу с дворянской Фрондой, воюет с испанцами, со Священной империей, с голландцами и в то же время создает Главный госпиталь в Париже, королевский Дом инвалидов, национальную мануфактуру «Гобелены», академии, обсерваторию, перестраивает Луврский дворец, строит ворота Сен-Дени и Сен-Мартен, Королевский мост, ансамбль Вандомской площади и т. д.

В разгар военных действий, 29 июня 1658 года, король тяжело заболел. Его перевезли в Кале в очень тяжелом состоянии. Две недели все были уверены, что монарх умрет. Доктор Антуан Валло, который 10 лет назад лечил оспу у короля, считал причинами его болезни неблагоприятный воздух, загрязненную воду, переутомление, перенесенную на ногах простуду и отказ от профилактических кровопусканий и промываний кишечника.

Болезнь началась с лихорадки, общей вялости, сильной головной боли, упадка сил. Король скрывал свое состояние, ходил, хотя у него уже была лихорадка. 1 июля в Кале, чтобы освободить организм от «яда», «скопившегося в нем, отравившего телесные жидкости и нарушившего их пропорции», королю делают клизму, затем кровопускание и дают сердечные средства.

Лихорадка, которую врачи определяют на ощупь, по пульсу и изменениям нервной системы, не спадает, поэтому Людовику снова пускают кровь и несколько раз промывают кишечник. Затем делают уже два кровопускания, несколько клизм и сердечные средства. 5 июля фантазия докторов иссякает — венценосцу дают рвотное и прикладывают нарывной пластырь.

7 и 8 июля венесекция повторяется и дают сердечные средства, затем Антуан Валло смешивает несколько унций рвотного вина с несколькими унциями соли сурьмы (самое сильное слабительное того времени) и дает королю выпить треть этой смеси. Она подействовала куда как хорошо: короля пронесло 22 раза и два раза вырвало через четыре-пять часов после приема этого зелья.

Затем ему еще трижды пускали кровь и делали клизмы. На второй неделе лечения лихорадка спала, оставалась только слабость. Всего вероятнее, что король на этот раз болел сыпным или возвратным тифом — одним из нередких спутников скученности людей во время боевых действий («военный тиф»).

В то время при затяжных позиционных боевых действиях нередко возникали спорадические случаи, а чаще — эпидемические вспышки «лагерной», или «военной», лихорадки, потери от которой были во много раз больше, чем от пуль или ядер. Во время болезни Людовик получил и урок государственной мудрости: не веря в его выздоровление, придворные стали открыто выказывать приязнь его брату, который был наследником престола.

Оправившись от болезни (или от лечения?), Людовик путешествует по Франции, заключает Пиренейский мир, женится на испанской инфанте Марии-Терезии, меняет фавориток и фаворитов, но самое главное — после смерти кардинала Мазарини, в апреле 1661 года, становится полновластным королем.

Добиваясь единства Франции, он создает абсолютную монархию. С помощью Кольбера (французский вариант Меншикова) он проводит реформу государственного управления, финансов, армии, строит флот мощнее английского.

Необычайный расцвет культуры и науки не обходится без его участия: Людовик покровительствует писателям Перро, Корнелю, Лафонтену, Буало, Расину, Мольеру, переманивает во Францию Христиана Гюйгенса. При нем была основана Академия наук, Академия танца, художеств, словесности и надписей, королевский сад редких растений, начинает выходить «Газета ученых», которая издается и сейчас.

Именно в это время французские служители науки осуществляют первое успешное переливание крови от животного к животному. Король дарит нации Луврский дворец — скоро он стал самым известным в Европе собранием произведений искусства. Людовик был страстным коллекционером.

При нем барокко сменяется классицизмом, а Жан-Батист Мольер закладывает основы «Комеди Франсез». Изнеженный, обожающий балет, Людовик всерьез занимается реформой армии и первым начинает присваивать воинские звания. Пьер де Монтескью Д"Артаньян (1645-1725) становится маршалом Франции именно в это время. И при этом король тяжело болеет…

В отличие от многих других глав государств (и России прежде всего), состояние здоровья первого лица Франции не возводилось в степень государственной тайны. Врачи короля ни от кого не скрывали, что каждый месяц, а затем уже каждые три недели Людовику назначали слабительные и клизмы.

В те времена вообще было редким явлением, чтобы желудочно-кишечный тракт работал нормально: люди слишком мало ходили пешком и ели недостаточно много овощей. Король, упав с лошади в 1683 году и вывихнув при этом руку, стал ездить на псовую охоту в легкой коляске, которой управлял сам.

С 1681 года Людовик XIV начал страдать подагрой. Яркие клинические симптомы: острый артрит I плюснефалангового сочленения, появлявшийся после трапез, обильно сдобренных вином, продрома — «шорох подагры», острый болевой приступ среди ночи, «под пение петуха» — были уже слишком хорошо известны врачам, но лечить подагру они не умели, а про эмпирически применявшийся колхицин уже забыли.

Страдальцу предлагали те же клизмы, кровопускания, рвотные… Через шесть лет боль в ногах стала настолько интенсивной, что король начал передвигаться по Версальскому замку в кресле с колесиками. Даже на встречи с дипломатами он выезжал в кресле, которое толкали здоровенные слуги. Но в 1686 году появилась и еще одна проблема — геморрой.

Королю совсем не на пользу шли многочисленные клизмы и прием слабительных. Частые обострения геморроя закончились формированием анального свища. В феврале 1686 года у короля возникла опухоль на ягодице, и врачи недолго думая взялись за ланцеты. Придворный хирург Карл Феликс де Тасси разрезал опухоль и сделал прижигание, чтобы расширить рану. Страдая от этой болезненной раны и от подагры, Людовик не мог не только ездить верхом, но и долго находиться на людях.

Пошли слухи, что король вот-вот умрет или уже умер. В марте того же года был сделан новый «маленький» разрез и новое бесполезное прижигание, 20 апреля — еще одно прижигание, после которого Людовик слег на три дня. Потом он поехал лечиться минеральной водой на курорт Бареж, но это помогло мало.

Король крепился до ноября 1686 года и наконец отважился на «большую» операцию. К. де Тасси, о котором уже говорилось, в присутствии Бессьера, «самого знаменитого хирурга Парижа», любимого министра короля Франсуа-Мишеля Летелье, маркиза де Лувуа, который во время операции держал короля за руку, и старой фаворитки короля мадам де Ментенон без анестезии оперирует короля.

Хирургическое вмешательство завершается обильным кровопусканием. 7 декабря врачи увидели, что рана «в нехорошем состоянии» и в ней образовались «затвердения, мешающие заживлению». Последовала новая операция, затвердения удалили, но боль, которую испытывал король, была невыносима.

Надрезы были повторены 8 и 9 декабря 1686 года, но прошел месяц, пока король окончательно выздоровел. Подумать только, Франция могла потерять «короля-солнце» из-за банального геморроя! В знак солидарности с монархом такой же операции подверглись Филипп де Курсийон, маркиз да Данжо в 1687 году, Луи-Жозеф, герцог Вандомский в 1691 году.

Остается только удивляться мужеству избалованного и изнеженного короля! Упомяну главных врачей Людовика XIV: Жак Кузино (1587-1646), Франсуа Волтье (1580-1652), Антуан Валло (1594-1671), Антуан д"Акен (1620-1696), Ги-Криссан Фагон (1638-1718).

Можно ли назвать жизнь Людовика счастливой? Наверное, можно: он многое успел, увидел Францию великой, был любим и любил, навсегда остался в истории… Но, как часто бывает, финал этой долгой жизни был омрачен.

Меньше чем за год — с 14 апреля 1711 по 8 марта 1712 года — смерть унесла сына Людовика Монсеньера, невестку короля герцогиню Бурбонскую, принцессу Савойскую, его внука, герцога Бургундского, второго наследника, а через несколько дней старшего из его правнуков — герцога Бретонского, третьего наследника.

В 1713 г. умер герцог Алансонский, правнук короля, в 1741 г. — его внук, герцог Беррийский. Сын короля умер от оспы, невестка и внук — от кори. Смерти подряд всех принцев повергли Францию в ужас. Предполагали отравление и обвиняли во всем Филиппа II Орлеанского, будущего регента престола, которого каждая смерть приближала к короне.

Король крепился изо всех сил, выигрывая время для своего несовершеннолетнего наследника. Долгое время он действительно поражал всех крепостью здоровья: еще в 1706 году спал при открытых окнах, не боялся «ни жары и ни холода», продолжал пользоваться услугами фавориток. Но в 1715 году, 10 августа, в Версале король вдруг почувствовал недомогание и с большим трудом дошел от кабинета до своей молельной скамейки.

На следующий день он еще провел заседание кабинета министров, давал аудиенции, но 12 августа у короля возникла сильная боль в ноге. Ги‑Крессан Фагон ставит диагноз, который в современной интерпретации звучит как «радикулит», и назначает рутинное лечение. Король еще ведет привычный образ жизни, но 13 августа боль настолько усиливается, что монарх просит перенести его в церковь в кресле, хотя на последовавшем затем приеме персидского посла всю церемонию он простоял на ногах.

История не сохранила ход диагностического поиска врачей, но ошиблись они с самого начала и держали свой диагноз как флаг. Замечу, что флаг оказался черным…

14 августа боль в стопе, голени и бедре уже не позволяла королю ходить, его всюду носили в кресле. Лишь тогда Г. Фагон проявил первые признаки беспокойства. Он сам, лечащий врач Буден, аптекарь Биот, первый хирург Жорж Марешаль остаются ночевать в покоях короля, чтобы в нужную минуту быть под рукой.

Людовик провел плохую, очень беспокойную ночь, мучимый болью и плохими предчувствиями. 15 августа он принимает посетителей лежа, ночью спит плохо, его мучает боль в ноге и жажда. 17 августа к боли присоединился потрясающий озноб, и — поразительная вещь! — Фагон не меняет диагноз.

Медики в полной растерянности. Сейчас мы не можем представить себе жизнь без медицинского термометра, а тогда врачи не знали этого простого инструмента. Лихорадку определяли, приложив руку ко лбу больного или по качествам пульса, ведь «пульсовые часы» (прообраз секундомера), изобретенные Д. Флойером, были лишь у немногих врачей.

Людовику привозят бутыли с минеральной водой и даже делают массаж. 21 августа у постели короля собирается консилиум, который, вероятно, показался больному зловещим: врачи того времени ходили в черных мантиях, как и священники, а визит священника в таких случаях не означал ничего хорошего…

Совершенно сбитые с толку почтенные доктора дают Людовику микстуру кассии и слабительное, потом добавляют к лечению хинин с водой, ослиное молоко и, наконец, бинтуют ногу, которая была в ужасном состоянии: «вся покрыта черными бороздками, что было очень похоже на гангрену».

Король мучился до 25 августа, дня своих именин, когда вечером его тело пронзила нестерпимая боль и начались страшные судороги. Людовик потерял сознание, и у него исчез пульс. Придя в себя, король потребовал причащения Святых тайн… Хирурги пришли к нему, чтобы сделать уже ненужную перевязку. 26 августа около 10 часов утра медики перевязали ногу и сделали несколько надрезов до кости. Они увидели, что гангрена поразила мышцы голени на всю толщину и поняли, что никакие лекарства уже не помогут королю.

Но Людовику не было суждено спокойно отойти в лучший мир: 27 августа в Версаль заявился некий месье Брен, который привез с собой «эффективнейший эликсир», способный побороть гангрену, даже «внутреннюю». Врачи, уже смирившиеся со своей беспомощностью, взяли у шарлатана лекарство, накапали 10 капель в три ложки вина «Аликанте» и дали выпить королю это снадобье, имевшее отвратительный запах.

Людовик покорно влил в себя эту мерзость, сказав:«Я обязан слушаться врачей». Гадкое пойло стали регулярно давать умирающему, но гангрена «очень сильно продвинулась», и король, находившийся в полубессознательном состоянии, сказал, что «улетучивается».

30 августа Людовик впал в сопор (он еще реагировал на оклики), но, очнувшись, еще нашел в себе силы прочитать вместе с прелатами «Ave Maria» и « Credo»… За четыре дня до своего 77-летия Людовик «отдал Богу душу без малейшего усилия, как свеча, которая погасает»…

История знает по меньшей мере два эпизода, сходных со случаем Людовика XIV, страдавшего, несомненно, облитерирующим атеросклерозом, уровень поражения — подвздошная артерия. Это болезнь И. Б. Тито и Ф. Франко. Им не смогли помочь и 250 лет спустя.

Эпикур когда-то сказал: «Умение хорошо жить и хорошо умереть — одна и та же наука», но его поправил З. Фрейд: «Физиология — это судьба». К Людовику XIV, похоже, вполне приложимы оба афоризма. Он жил-то, конечно, грешно, но красиво, а умер страшно.

Но история болезни короля интересна вовсе не этим. С одной стороны, она демонстрирует уровень медицины того времени. Казалось бы, уже сделал свое открытие Вильям Гарвей (1578-1657) — кстати говоря, именно французские врачи встретили его враждебнее всех, совсем скоро родится революционер в диагностике Л. Ауэнбруггер, а французские врачи пребывают в догматическом плену средневековой схоластики и алхимии.

Людовику XIII, отцу Людовика XIV, в течение 10 месяцев было сделано 47 кровопусканий, после чего он умер. Вопреки расхожей версии о смерти великого итальянского художника Рафаэля Санти в возрасте 37 лет от избытка любовной страсти к возлюбленной Форнарине, умер он, скорее всего, от чрезмерного количества кровопусканий, которые назначались ему как «антифлогистическое» средство от неизвестной лихорадочной болезни.

От избытка кровопусканий умерли: известный французский философ, математик и физик Р. Декарт; французский философ и врач Ж. Ламетри, рассматривавший человеческий организм как самозаводящиеся часы; первый президент США Д. Вашингтон (правда, есть и другая версия — дифтерия).

Совершенно обескровили московские доктора (уже в середине XIX века) Николая Васильевича Гоголя. Непонятно, почему врачи так упорно держались за гуморальную теорию происхождения всех болезней, теорию «порчи соков и жидкостей», которые являются основой жизни. Кажется, этому противоречил даже простой житейский здравый смысл.

Ведь видели же они, что пулевое ранение, или укол шпагой, или удар мечом приводили человека к смерти не сразу, причем картина болезни всегда была однотипной: воспаление раны, лихорадка, затуманенное сознание больного и смерть. Ведь лечил же раны вливанием горячего масла и повязками Амбруаз Паре. Не думал же он, что это как-то изменит движение и качества соков организма!

А ведь такой метод использовал еще Авиценна, чьи труды считались в Европе классическими. Нет, все пошло по какому-то шаманскому пути.

Случай Людовика XIV интересен еще и тем, что он, без сомнения, страдал поражением венозной системы (наверняка у него была и варикозная болезнь), частным случаем чего является геморрой, и атеросклерозом артерий нижних конечностей. Насчет геморроя все, в общем, понятно: прямая кишка расположена наиболее низко при всяком положении тела, что при прочих равных условиях затруднения кровообращения присоединяло влияние силы тяжести.

Застой крови развивается еще и в силу давления содержимого кишки, а король, как уже было сказано, страдал запорами. Геморрой всегда являлся сомнительным «достоянием» ученых, чиновников и музыкантов, т. е. людей, ведущих преимущественно сидячий образ жизни.

Да к тому же у короля, сидевшего все время на мягком (даже трон был обит бархатом), все время как бы присутствовал согревающий компресс в области прямой кишки! А это приводит к хроническому расширению ее вен. Хотя геморрой можно не только «насидеть», но и «настоять» и «находить», Людовик его именно насидел.

Однако во времена Людовика врачи все еще придерживались теории Гиппократа, который считал геморрой опухолью сосудов прямой кишки. Отсюда и та варварская операция, которую пришлось выдержать Людовику. Но самое интересное, что кровопускания в случаях венозного полнокровия облегчают состояние больных, и вот тут врачи попали в точку.

Пройдет совсем немного времени, и на место кровопусканий придут пиявки, которые Франция закупала у России миллионами штук. «Кровопускания и пиявки пролили крови больше, чем войны Наполеона», — гласит известный афоризм. Любопытная вещь — то, как любили французские врачи изображать врачей.

У Ж.-Б. Мольера, талантливого современника «короля-солнце», врачи выглядят беззастенчивыми и ограниченными шарлатанами, Мопассан изображал их беспомощными, но кровожадными стервятниками, «созерцателями смерти». Симпатичнее они выглядят у О. де Бальзака, но их появление целым консилиумом у постели больного — в черных одеждах, с мрачно-сосредоточенными лицами — не сулило больному ничего хорошего. Можно только представить, что ощутил при виде их Людовик XIV!

Что касается второй болезни короля, гангрены, то причиной ее, без сомнения, был атеросклероз. Врачи того времени, без сомнения, знали афоризм К. Галена, выдающегося римского врача времен гладиаторских боев: «Множество каналов, разбросанных по всем частям тела, передают в эти части кровь так же, как каналы сада передают влагу, и промежутки, отделяющие эти каналы, расположены природой так удивительно, что они никогда не испытывают недостатка в крови, необходимой для поглощения, и никогда не бывают перегружены кровью».

У. Гарвей, английский медик, показал, что это за каналы, и, казалось бы, должно быть ясно, что запруди канал — и влага в сад (кровь в ткани) поступать уже не будет. Средняя продолжительность жизни рядовых французов в те времена была невелика, но старики, конечно, были, и врачи не могли не обращать внимания на изменения артерий у них.

«Человеку столько лет, сколько лет его артериям», — говорят врачи. Но ведь так было всегда. Качество артериальной стенки передается по наследству и зависит от тех вредностей, которым ее подвергал человек в течение жизни

Король, без сомнения, мало двигался, хорошо и обильно ел. Существует известный афоризм Д. Чейна, который похудел со 160 кг до нормы: «Каждый благоразумный человек старше пятидесяти лет должен, по крайней мере, уменьшить количество своей пищи, а если он желает и впредь избегнуть важных и опасных болезней и сохранить до конца свои чувства и способности, то он должен через каждые семь лет постепенным и чувствительным образом умерять свой аппетит и в заключение уходить из жизни так же, как он входил в нее, хотя бы ему пришлось перейти на детскую диету».

Конечно, Людовик ничего и не планировал менять в своем образе жизни, но куда хуже диеты на его сосуды действовала подагра.

Давным-давно врачи заметили, что у больных подагрой поражаются сосуды, часто бывает грудная жаба и другие признаки атеросклеротического поражения сосудов. Токсины нарушенного обмена веществ могут обусловить дегенеративные изменения в средней и наружной оболочках артерий, считали врачи еще не так давно

Подагра приводит к поражению почек, это вызывает гипертонию и вторичный атеросклероз, говорим мы сейчас. Но все-таки есть больше оснований думать, что у Людовика был т. н. «старческий артериосклероз»: крупные артерии расширены и извилисты и имеют тонкие и неподатливые стенки, а мелкие артерии превращаются в неподатливые трубки.

Как раз в таких артериях образуются атеросклеротические бляшки и тромбы, один из которых, наверное, и погубил Людовика XIV.

Я убежден, что у Людовика не было предшествующей «перемежающейся хромоты». Король почти не ходил пешком, поэтому произошедшее было громом среди ясного неба. Его могла бы спасти лишь «гильотинная», одномоментная ампутация (высокая) бедра, но без обезболивающих препаратов и наркоза это было бы смертным приговором.

А кровопускания в этом случае лишь усиливали анемизацию и без того обескровленной конечности. Многое смог построить Людовик XIV, но перенести современную ему медицину на век вперед, во времена Ларрея или Н. И. Пирогова, не мог даже «король-солнце»…

Николай Ларинский, 2001-2013

Людовик XIV де Бурбон, получивший при рождении имя Луи́-Дьёдонне́ («Богоданный»,

Не было сына, который выказал бы большее почтение своей матери за всю свою жизнь.

Шарль Перро

Людовик XIII (1601—1643, король с 1610 года) и Анна Австрийская (1601—1666) оба были любимы своим старшим сыном и почитаемы им, но влияние каждого из них на судьбу Людовика XIV было различным.
Придворные смотрели на больного и слабого Людовика XIII прямо скажем не с особым восхищением. Впрочем, король отвечал им тем же, зачастую избегая придворного общества и проводя дни напролёт на охоте в компании избранных кавалеров. Как писал герцог де Ларошфуко, «это человек слабого здоровья, измученный охотой, что значительно увеличивало недостатки его характера: он был суров, недоверчив, людей не любил; хотел, чтобы им руководили, и плохо сносил это. Ум его был мелочен, и о войне он, король, знал не больше простого офицера». Не совсем правдоподобное описание Людовика XIII, короля, которого современники незаслуженно считали слабохарактерным человеком и посредственным правителем. К сожалению, им вторят и многие историки. Кстати, например, кардинал де Ришельё, знавший Людовика наверняка лучше многих придворных, писал о его упрямом и несгибаемом характере. В детстве маленький Людовик как-то не подчинился своему отцу: «Наследник престола наотрез отказался, как его ни уговаривали, перепрыгнуть через ручей в парке Фонтенбло, что привело Короля (Генриха IV. - М.С.) на глазах придворных в такое бешенство, что если бы ему не помешали, он схватил бы его и стал макать в воду».

Король Людовик XIII. Работы Филиппа Шампеня.

Людовик Справедливый должен стоять в ряду самых великих правителей Франции. Однако подобный портрет указывает на то, каким видели этого монарха его приближённые.
С одной стороны, король любил своих сыновей - дофина Людовика Богоданного и его младшего брата Филиппа Французского, герцога Анжуйского - он радел об их будущем; с другой, он по-прежнему питал чувства недоверия и неприязни к своей супруге. Порой Людовик XIII, гордившийся своим первенцем, ревновал его к матери.
Несмотря на все внутрисемейные перипетии, в атмосфере которых прошли первые годы жизни будущего Людовика XIV, он всегда чтил и уважал память родителя, умершего в 1643 году. Чувство глубокого почтения к отцу, Людовик сохранил до конца своих дней. Хоть Людовик XIV и знал его очень мало, каких-то четыре с половиной года, умирая, он приказал положить своё сердце рядом с сердцем родителя, у иезуитов на улице Сент-Антуан.
Другой пример сыновнего почтения Людовика XIV к отцу - Версаль. Меланхоличный Людовик XIII любил уединение, придворные увеселения и жизнь в шумном Париже никогда не прельщали его. Поэтому король выбрал скромную деревушку близ Парижа, где в 1623 году приказал построить для себя небольшой охотничий домик, где он мог бы отдохнуть после изнуряющей охоты. Домик был настолько скромным, что никак не мог претендовать на статус королевской резиденции. В Версале Людовика XIII даже не было апартаментов для Анны Австрийской. Замок был скромный, как и его владелец. По словам маршала де Бассомпьера (1579—1646), таким сооружением «и простому дворянину не стоило бы гордиться». Как подметил историк Ф. Боссан, в 20-е годы XVII века Версаль напоминал скорее подсобное строение, чем жилище. Но сын Генриха IV любил частенько наезжать туда с небольшой группой придворных.
Позднее, в 1631 году, Людовик XIII приказал перестроить и расширить Версаль, добавив к нему четыре небольших угловых павильона и отделав фасад строения красным кирпичом. Рядом с замком был даже разбит небольшой парк, который потом станет самым большим парковым ансамблем Европы. Таким образом, Версаль превратился в замок, вполне приличествующий дворянину. Сен-Симон заблуждался, называя уже этот Версаль, образца 1631 года, «карточным домиком».
Уже в юности Людовик XIV выказал страсть к охоте, не меньшую, чем его родитель. Это заставило его обратить свой взор на Версаль отца, который был очень удобно расположен. Со временем молодой король понял, что там он мог бы придаваться не только удовольствиям богини Дины, но и дать волю своему сердцу и чувствам, возникшим к мадемуазель де Лавальер. Только в удалённом от Лувра и Сен-Жермена Версале, который король в первые годы своего самостоятельного правления посещал лишь с избранными придворными и дамами, любовники могли укрыться от многочисленных соглядатаев и сплетников.

Версаль в 1668 году, после первой строительной кампании. Работы Пьера Пателя.

Обживая отцовский замок, Людовик XIV, который уже с детства начал проявлять индивидуальность практически во всём, первым делом приказал переделать его внутренние помещения. Фасад здания какое-то время оставался нетронутым, однако вскоре и он претерпел первые изменения, пускай и незначительные. По всему периметру замка был сделан балкон. К замку своего отца Людовик XIV добавил два новых крыла со стороны переднего двора: в одном он поместил конюшни, в другом - службы.
Позднее, в 1668—1670 годах, Версаль претерпит более серьёзные изменения, возможно, что уже тогда Людовик начал задумываться о том, чтобы сделать из него свою главную резиденцию. Хотя ошибочно полагать, что король взял в одночасье и начал строить грандиозный дворцовый комплекс: Версаль, каким мы его знаем сегодня, создавался на протяжении тридцати лет, стройка продвигалась поэтапно. Но уже во время разработки первых проектов король запретил своему главному архитектору Луи Лево (1612—1670) и его команде разрушать дворец Людовика XIII. И это, несмотря на многочисленные уговоры со стороны архитекторов. Все как один, во главе с Лево, пытались уговорить монарха согласиться с их доводами: кирпичный замок покойного короля не вписывался в интерьер новой роскошной резиденции, которая должна быть возведена в камне. Но Людовик был не приклонен. Согласно воспоминаниям Шарля Перро, руководившего в те годы строительным ведомством королевства, архитекторы «находили, что малый замок не имеет никаких согласований, никаких соответствий с новым зданием»:

«Королю предлагали сломать этот маленький замок и на его месте возвести сооружения той же природы и симметрии, что и только построенные. Однако король не соглашался. Ему докладывали, что большая часть превратится в руины, - он приказывал перестроить то, что в этом нуждалось. И спокойно говорил, что можно сломать всё вокруг, но потом перестроить снова так, как было, ничего не меняя».

Есть предположение, что король сохранил отцовский замок потому, что хотел избежать лишних расходов.
Несмотря на то что Людовик XIV очень мало знал своего отца, у него были причины восхищаться им самим, его деяниями, вехами его правления, ведь именно при Людовике XIII начали закладываться основы того государства, над созданием которого впоследствии работал его наследник. Конечно, многое было бы невозможным без участия кардинала де Ришельё, но отрицать заслуги и роль Людовика XIII тоже не стоит.
Кроме того, он был истинным королём-воином, который большую часть жизни провёл в военном лагере и принимал участие в сражениях. Например, Филипп IV Испанский вообще ни разу не командовал армией и не одевал латы (разве что во время позирования для портретов Веласкесу). Более того, в тылу властелин Испании оставался не по собственной воле, а покорно слушаясь своего министра-фаворита графа-герцога Оливареса (1587—1645). Любовь к походной жизни во многом отразилась на вкусах и предпочтениях Людовика XIII: он был неприхотлив в быту и еде (даже живя во дворце, король сам себе заправлял постель). Известен случай, когда, проголодавшись в дороге, Людовик XIII со свитой остановился у постоялого двора, сам приготовил яичницу (король был прекрасным кулинаром), подкрепился сам и угостил приближённых.

Архитектор Луи Лево.

Другим увлечением этого короля была охота (неслучайно именно соколиной охоте Людовик XIII посвятил «Мерлезонский балет» из 16 актов, поставленный 15 марта 1635 года в Шантийи). Впоследствии Людовик XIV унаследовал эту страсть от своего отца, правда, с охотой, впрочем, как и с войной, он поступил по-своему. Если Людовик XIII предпочитал охотиться с несколькими компаньонами, отдавая приоритет самому процессу, а не атрибутике, то его сын, напротив, превратил охоту (а затем и войну) в настоящее придворное развлечение с участием дам. Если не считать последних лет жизни, когда организм Людовика XIII был истощён тяжёлыми недугами, он всегда был человеком закалённым и физически развитым.
А что дела государственные? И здесь маленькому дофину было чему поучиться у этого «безвольного» монарха (увы, но даже в современной историографии продолжает бытовать мнение о том, что Ришельё, обладая всей полнотой власти, якобы отодвинул слабого и нерешительного короля на второй план). Например, Людовику XIV наверняка рассказывали о том, что Генрих IV брал своего первенца на заседание Государственного совета с восьми лет. Так что не так уж и скуден был образ царственного родителя, скончавшегося столь рано.
Некоторые историки придерживаются того, что Людовик XIII не был отцом Людовика XIV (сомневаться в том, что Филипп Орлеанский его сын не приходится, так как принц внешне сильно похож на отца). Кого только не прочили в возможные отцы Людовику XIV (среди претендентов называли и графа де Рошфора, и герцога де Бофора), но самыми излюбленными кандидатурами пока остаются кардинал Ришельё и кардинал Мазарини. Однако и эти версии не выдерживают никакой критики. Кандидатуру Ришельё можно отбросить сразу, поскольку в конце 30-х годов XVII века кардинал был уже достаточно больным человеком. Вряд ли он мог рассчитывать на то, что может дать здоровое потомство. К тому же, согласно ещё одной популярной теории, из поколения в поколение в роду Ришельё передавалось безумие. Зная это, главный министр короля Франции, желая королевству только добра и процветания, не стал бы так намеренно «портить» кровь правящей династии. Кроме того, не стоит забывать, что Анна Австрийская и Ришельё тогда находились в состоянии «холодной войны», вряд ли они смогли бы договориться, тем более в столь деликатном вопросе.
Мазарини. Как пишет английский историк Э. Леви, Ришельё понимал, что только появление прямого наследника могло спасти Францию от наследования трона Гастоном, а значит, и от гегемонии Габсбургов на Европейском континенте (Гастон относился к прокатолической, а значит, происпанской партии и не раз пытался договориться с Филиппом IV, тем самым совершая государственную измену). А поскольку король и королева долгое время не имели интимных отношений (в 1637 году скандал с испанскими письмами только усилил кризис между супругами), кардинал предложил иной выход. Он познакомил Анну Австрийскую с итальянским прелатом Мазарини, который уже тогда состоял на его службе. Ришельё весьма порадовался тому, что итальянец понравился королеве. Мазарини тоже влюбился в Анну Австрийскую, о чём свидетельствовали многочисленные подарки (ароматизированные перчатки, масла и духи, которые он присылал ей из Италии), которыми протеже всесильного министра заваливал супругу Людовика XIII.

Мраморный двор Версальского замка. Современная фотография.

С середины 30-х годов, согласно Э. Леви, отношения Анны Австрийской и Мазарини превратились в серьёзную любовную связь. Честно говоря, такое утверждение более чем сомнительно. Как верно заметил французский историк П. Губер, тому нет ни одного документального свидетельства. Судите сами, читая воспоминания современников, узнаёшь о характере привязанности Людовика XIII к девицам Лафайет и д’Отфор, об его отношениях с фаворитами (де Люинем, Сен-Симоном, Сен-Маром и так далее). Трудно представить, что царедворцы оставили бы без внимания «серьёзную любовную связь» королевы с итальянским дворянином или не заметили её, тем более, что согласно придворным правилам королева практически никогда не оставалась одна, в том числе и ночью. А после скандала с испанскими письмами Анна Австрийская и вовсе была окружена многочисленными шпионами, которые следили за ней.
Предлагаем проанализировать театральный репертуар того времени, который может послужить любопытным источником, пускай и косвенным. В 1640 году в честь рождения Филиппа Анжуйского Ришельё пригласил королевскую чету и придворных в Пале-Кардиналь на премьеру трагедии «Мирама», в которой был разыгран сюжет романа Анны Австрийской с премьер-министром Англии Бекингемом (1592—1628), со времён коего минуло пятнадцать лет. История довольно старая, но в своё время она сильно взволновала двор. С трудом верится, что кардинал - автор измены королевы (если следовать версии Э. Леви) - сам делал подобные намёки в присутствии как её самой, так и Людовика XIII, который, как известно, был очень ревнив и щепетилен в вопросах чести и морали. Если бы всё было так, как предположил Э. Леви, то подобные намёки могли бы стоить Ришельё не только министерского кресла.
Несколькими годами раньше, в марте 1638 года, когда королева была уже на чётвертом месяце беременности, при дворе был поставлен «Балет о свадьбах без отвращения и без наставления рогов». Опять же, если бы ребёнок был зачат не от короля, а от кого-то другого, то вряд ли эту тему затрагивали бы так явно. Тем более что Людовик всегда принимал активное участие в балетных постановках. Даже если он сам не выходил на сцену, то активно занимался организаторскими вопросами (сочинял музыку, продумывал декорации и костюмы).

Анна Австрийская в 1622 году. Работы Питера Пауля Рубенса.

Согласно Э. Леви, с 1624 года нет свидетельств тому, что король и королева вступали в интимные отношения. Но это не так. В своей книге «Повседневная жизнь французов в эпоху Людовика XIII и Ришелье» Е. Глаголева рассказала о том, какие усилия принимали царственные супруги, чтобы завести долгожданного ребёнка. По совету врача Бувара супруги ездили на воды в Форш (Нормандию): считалось, что тамошний железосодержащий источник излечивал от анемии. Кроме того, в 1633 году Анна Австрийская совершила паломничество в небольшую деревеньку в области Бри, чтобы посидеть на могиле святого Фиакра. Разочаровавшись в силе святого Фиакра, королева обратилась к святому Норберту. Этот кельнский каноник был дружен со святым Бернаром; говорили, что до своего обращения к вере он прославился как «сексуальный гигант» и имел много побочных детей. В 1637 году Людовик XIII принёс обет, вверив королевство под покровительство Богородицы. Наивно полагать, что, прилагая такие старания, король и королева не исполняли супружеских обязанностей.
Как отмечает ведущий отечественный специалист по эпохе Людовика XIV В.Н. Малов, в характерах отца и сына было некоторое сходство: подобно Людовику XIII, и в отличие от деда, яркого экстраверта Генриха IV, Людовик XIV был интровертом, человеком, углублённым в себя, склонным к скрытности и сдержанности во внешнем выражении чувств.
В 1643 году венецианский посол Джюстиниани увидел в четырёхлетнем мальчике будущего выдающегося правителя: «Государь благородного вида и полный величия». В 1648 году, когда Людовику не исполнилось и десяти лет, другой венецианец написал: «Красота, спокойствие и важность придают совершенство его внешности, его лицо являет серьёзность и строгость. Меланхолия властвует над ним в том возрасте, который обычно полон живости». На людях Людовик явно был серьёзен не по летам. Правда, есть и свидетельства обратного. Например, говорили, что когда актёр комедии dell’arte и создатель образа Скарамуша Тиберио Фьорелли садил маленького дофина к себе на колени и подкидывал его, то добивался большого успеха у будущего монарха. Когда Людовику было два года, он писал на итальянского актёра и сильно смеялся.
В своей речи на закрытии Генеральных штатов 1614—1615 годов епископ Люсонский обратился к Марии Медичи с такими словами: «Счастлив Король, которого Бог награждает матерью, горячо любящей его, заботящейся о его Государстве и имеющей опыт управления его делами». Увы, но в отношении королевы-регентши Марии Медичи это были не более чем комплименты. Вдова Генриха IV не любила своего первенца, поэтому не столько занималась его воспитанием, становлением личности будущего правителя, сколько её подавлением. Чего не скажешь об Анне Австрийской, которой можно было смело переадресовать похвалы кардинала Ришельё.
Анне Австрийской суждено было сыграть более значительную роль в жизни своего старшего сына. Для того чтобы занять подобающее место в истории и быть интересной не только современникам, но и потомкам, королева была наделена многими подходящими качествами.

«Из всех людей, которых я когда-либо встречал, - писал кардинал де Рец, - у королевы было достаточно ума, чтобы не выглядеть глупой в глазах тех, кто её знал. В ней было больше язвительности, чем высокомерия, больше высокомерия, чем величия, она была скорее манерна, чем глубока, скорее неумела с деньгами, чем щедра, скорее щедра, чем алчна, скорее привязчива, чем страстна, скорее несгибаема, чем горда, дольше помнила обиды, чем добрые дела, она в большей степени хотела выглядеть благочестивой, чем была ею, она была скорее упряма, чем тверда, скорее посредственна, чем талантлива».

Типичный словесный портрет эпохи Барокко; он скорее запутывает, чем рассказывает о человеке. Не менее острый на язык Сен-Симон так писал о связи малолетнего Людовика XIV и Анны Австрийской: «Король чуть ли не с рождения был обезволен коварством матери, которая сама хотела править, а ещё более - своекорыстными интересами злокозненного министра, тысячекратно рисковавшего благом государства ради собственной власти». Если не обращать внимания на язвительный тон этого высказывания, то, по сути, оно верно. Именно эти два иностранца: гордая и унижаемая долгие годы собственным мужем испанка и умный, хитрый итальянец - стали правителями Франции и воспитателями её короля.

Анна Австрийская в 1660 году.

В противовес де Рецу (который в годы регентства Анны Австрийской был её политическим противником) герцог де Ларошфуко писал о королеве, что «она была очень хороша собой, добра, нежна и очень галантна; в ней не было ничего фальшивого - ни в характере, ни в уме. Она отличалась большой добродетелью».
Положение полуопальной королевы, прожившей практически всё супружество под угрозой развода и монастыря, изменилось с рождением долгожданного наследника. Доселе постылая бездетная супруга короля вдруг стала матерью младенца мужского пола, а значит, и наследника престола. И это после двадцати лет бездетного брака. Поэтому-то рождение Людовика XIV было воспринято французами как настоящее чудо, а Анна Австрийская явилась сопричастной явленному Франции чуду. Кто бы мог подумать, что буквально через два года она, словно в подтверждение последнего, родит королю ещё одного сына, будущего Месье. Согласно традиции регентство при несовершеннолетнем короле Франции принадлежало его матери, и умиравший Людовик XIII при всей его неприязни к супруге не мог её нарушить. Тем более что у него не было иного выбора, так как Гастон Орлеанский часто являлся оппозиционером своего брата и его главного министра. В 1642 году Месье в очередной раз принял участие в заговоре против своего брата.
Воспитание, данное Анне Австрийской при строгом испанском дворе, давало о себе знать и в последующей её жизни. Уже будучи супругой короля Франции, она не пропускала ни одного поста, ни одного большого религиозного праздника, еженедельно причащалась, постоянно посещала монастыри, особенно основанный ею и перестроенный в ознаменование рождения первенца парижский Валь-де-Грас. К подобной регулярности в исполнении религиозных обрядов она приучила и Людовика XIV.
Мальчик не был обделён материнской любовью. «Она растила их подле себя с материнской нежностью, - писала м-м де Лафайет об отношении Анны Австрийской к детям, - вызывавшей порой ревность тех, с кем они делили свои удовольствия». Когда Людовик болел, мать не отходила от его постели. Он отвечал ей столь же сильной любовью и привязанностью. Уже став полновластным правителем, Людовик по привычке побаивался её упреков за свои амурные похождения. Смерть Анны Австрийской, мучительно умиравшей от рака груди в начале 1666 года, он пережил как огромное горе: «Не в силах после этого несчастья выносить вид Лувра, где произошло это несчастье, я тут же покинул Париж и уехал в Версаль, где мне было легче уединиться», - писал Людовик XIV.
Король обращался к примеру матери и в годы своей старости: когда его морганатическая супруга мадам де Ментенон уговаривала закрыть придворный театр как заведение слишком легкомысленное для набожного монарха, Людовик отказал ей, сказав, что его покойная мать всегда любила театр, но от того не утратила добродетели.
Шарль Перро, имевший возможность наблюдать некоторые моменты общения короля и его матери, писал, что «не было сына, который выказал бы большее почтение своей матери за всю свою жизнь».
В посмертной речи, посвящённой Анне Австрийской, Гийом Лебу, епископ Дакса, говорит о нежной привязанности, которая всегда объединяла королеву-мать и Людовика XIV: «Господу было угодно создать два несравненных сердца, сердце матери и сердце сына, и когда говорят о сердце Анны Австрийской, то говорят о его нежности: никто не может быть лучшей матерью - tam mater nulla. А когда говорят о Людовике, то говорят о его уважении и любви: никто не может быть лучшим сыном - tam filius nemo».

Она обладала маленьким ростом и неказистой внешностью, не отличалась особым умом и всю свою короткую жизнь терпела амурные похождения мужа-короля

Личность королевы Франции Марии Терезии многим известна по произведениям Александра Дюма - отца, который на страницах своих романов достаточно подробно описал жизнь французского королевского двора того времени. Правда, сама королева оставалась простым атрибутом истории на фоне бурлящих страстей ее мужа Людовика XIV . Какой же она все-таки была, эта несчастная, отданная замуж за «короля-солнце»?

Этот развратный французский двор

Мария Терезия, дочь испанского короля Филиппа IV и Изабеллы Бурбон , родилась 10 сентября 1638 года и стала единственным ребенком от этого брака, дожившим до совершеннолетия.

Испания в то время была страной строгих католических правил. Все ее жители усиленно молились богу и вели скромный образ жизни, в отличие от соседней Франции, в которой при дворе короля Людовика XIII бушевали нешуточные страсти.

Портрет инфанты Марии Терезии в возрасте 14 лет. Диего Веласкес

Марию Терезию воспитывали в добродетели и послушании. В то время как ее будущего мужа Людовика XIV кардинал Мазарини целенаправленно развращал женским вниманием.

Мало кому известно, но в середине XVII века при французском дворе огромную популярность набрала «итальянская любовь», или гомосексуализм. Мазарини опасался того, чтобы симпатичный Людовик не ступил на эту тропу, и с раннего возраста подкладывал в постель короля «мазаринянок».

Нежеланная жена

Процесс бракосочетания французского короля Людовика XIV и испанской принцессы Марии Терезии прошел в 1660 году, когда новобрачным едва исполнилось по 22 года (Людовик оказался старше своей жены всего на пять дней).

Прибывшая во Францию принцесса шокировала всех присутствующих своим низким ростом и некрасивой внешностью, отчетливо выдающей присутствие крови австрийской семьи Габсбургов. Но еще больший шок вызвали ее скромные наряды, которые были просто чудовищными по сравнению с французскими пышными юбками, низкими декольте и утягивающими корсетами, поднимающими вверх даже не очень большую грудь.

Людовик даже пытался отказаться от свадьбы, но вынужден был подчиниться своей матери Анне Австрийской , для которой будущая невестка являлась племянницей. Стоит напомнить, что в то время король был увлечен чрезвычайно яркой итальянской аристократкой Марией Манчини, племянницей кардинала Мазарини.

На процедуру венчания Мария Терезия, конечно же, пришла одетой, как и полагается, но еще долго не могла свыкнуться с французской модой и традициями. При французском дворе потом сплетничали: юная королева была в ужасе от того, что перед первой брачной ночью ее раздевали родственницы мужа, а сам он вошел в спальню полураздетый в сопровождении своих друзей.

Машина по рождению наследников

Первый год совместной жизни прошел более или менее сносно. Находившийся под влиянием своей матери Людовик вел себя достойно и жене не изменял. Но в 1661 году, после смерти кардинала Мазарини, являвшегося фактическим правителем страны, ставший у руля государства Людовик XIV, как бы сейчас сказали, полностью «распоясался».

Симпатичный и влюбчивый Людовик пользовался огромной популярностью у женщин, многие из которых пытались через него пристроить на «хлебные» должности своих родных и близких. Ну как можно было не воспользоваться такой возможностью?

Сначала фаворитки менялись с огромной скоростью, но позднее в жизни короля появились Луиза де Лавальер , родившая Людовику четверых детей, и Атенаис де Монтеспан , осчастливившая «короля-солнце» семерыми потомками.

При этом Людовик XIV не забывал и о собственной жене, регулярно посещая ее спальню. В результате этих посещений на свет появилось шестеро наследников престола, из которых до совершеннолетия дожил лишь будущий король Людовик XV.

«Королевы поехали!»

Людовик обладал приятной, располагающей к себе внешностью и придворным шармом. В общении с придворными, министрами, дипломатами он выглядел всегда очень сдержанным и демонстрировал удивительную вежливость, в которой в зависимости от ранга, возраста и заслуг его визави различалось множество оттенков.

Он четко, свободно и ясно излагал свои мысли. Кроме того, у него была великолепная память, которая очень пригодилась ему, например, на заседаниях «Conseil d’En Haut», политически самой важной секции королевского совета, а также на многочисленных обсуждениях с министрами. Его поведение в обществе было осмотрительным, тактичным и в высшей степени умеренным. Однако эти характерные для короля достоинства на четвертом или пятом десятке его жизни если не исчезли совсем, то все же были значительно подавлены его убеждением в собственной политической непогрешимости. К негативным чертам его характера относилось также проявление явного эгоцентризма. Если, например, Кольбер открывал мануфактуру, то «король-солнце» (с 1662 г. Людовик XIV использовал солнце как свою эмблему) считал, что эта инициатива исходила от него. Он стремился внушить это всем. Скромность, без сомнения, не являлась его сильной стороной. По крайней мере, это относится к 1690- 1695 гг., когда он начал сильно преувеличивать свои достоинства.

Людовик XIV правил с необычным профессионализмом. Этот профессионализм основывался на природных способностях и на том практическом опыте, который Мазарини сумел передать ему, целенаправленно привлекая к участию в заседаниях и совещаниях королевского совета, а также многочисленных поездках по стране.

Многократно цитировавшаяся поговорка «Точность - это вежливость королей» в особой степени относится к Людовику XIV. Он был всегда пунктуален, слушал внимательно и не уставал на самых долгих заседаниях. Он обладал исключительно развитым чувством долга. Наряду с напряженной придворной жизнью король ежедневно посвящал от 5 до 10 часов, а впоследствии и больше, интенсивной работе за письменным столом и на конференциях. Он интересовался деталями происходивших процессов и всегда мог выделить существенное и основные направления развития. В этом ему помогали его политический инстинкт и способность к быстрому восприятию. Вместе с тем он был не очень силен в выдвижении собственных конструктивных идей. Отсюда попятно, что в области внутренней и внешней политики он следовал долгосрочной программе, некоему «Большому плану» (grand dessein). Людовик XIV проявлял себя как прагматик, который использовал текущие политические события в интересах короны и государства. При этом он никогда не выжидал, а старался создать благоприятную для Франции конъюнктуру, подавить в зародыше антифранцузские коалиции или - если для этого не было возможности - разгромить их превентивными военными акциями. Он всегда был тверд в вопросах сана, этикета и церемониала.

Все исследователи едины в том, что король был очень неравнодушен к славе. Лейтмотивом проходят в его «Мемуарах» и других документах такие понятия, как «мой сан, моя слава, мое величие, моя репутация». Личная слава, личное достоинство для Людовика XIV были связаны с властью и благополучием государства самым тесным образом. Но интересы государства всегда были выше интересов короля. Именно так следует понимать его утверждение: «Интересам государства принадлежит приоритет... Имея в виду государство, действуют для себя самого. Благополучие одного составляет славу другого». Хотя нельзя отрицать, что у Людовика XIV была тенденция приравнивать свою репутацию и свои интересы к государственным, все же - как показывает эта цитата - он был вполне способен видеть разницу между своей персоной и государством. Это различие он еще раз подчеркнул на смертном одре: «Я ухожу, но государство будет оставаться всегда».

Людовик XIV в большей степени был человеком поступка, чем абстрактных идей. Тем не менее в решении государственных вопросов он всегда придерживался нескольких общих принципов. Это были его глубоко прочувствованная ответственность за свои действия перед Богом, его высокое мнение о своих обязанностях как короля и его решимость всегда учитывать интересы государства. Уже отмечалось, какое большое значение он придавал своему личному авторитету и репутации государства у современников и потомков. Но такие взгляды были характерны не только для Людовика XIV. Они были широко распространены в то время как вне, так и в самой Франции.

Король активно участвовал в придворной жизни. Он был великолепным наездником и любил охоту.

Как кавалер он был образном. Он охотно танцевал, ценил театр и придворные праздники, Зато у него отсутствовали достоинства солдата и военачальника, хотя в ситуациях, связанных с опасностью для его личности, он выказывал замечательное бесстрашие.

Людовик XIV имел хорошую, здоровую конституцию, соединенную с исключительной силой воли. Со стоическим самообладанием он переносил сильные боли, моментами даже смертельные опасности. Эта черта характера проявилась еще в детстве, когда в ноябре 1647 г. он заболел ветряной оспой и некоторое время даже был под угрозой смерти. С удивительной выдержкой переносил он лечение, когда ему многократно отворяли кровь. По мнению многочисленных современников, он достиг преклонного возраста благодаря своему могучему организму, а не искусству врачей, которые опасными для жизни методами лечения могли доконать более слабого человека.

Версаль считается образцом двора и придворной культуры. Людовик XIV внес существенный вклад в создание мифа о Версале. Это повлекло за собой некоторое искажение реальности. Чтобы избежать подобных недоразумений, нужно постоянно помнить, что почти полувековой период личного правления короля не был единым. И при Людовике XIV двор вначале не имел постоянного местопребывания: Фонтенбло (1661, 1679), Лувр (1662- 1666) и Тюильри (1666-1671) в Париже, где он проводил зиму, Сен-Жермен-о-Лэ (1666-1673, 1676, 1678-1681) и Версаль (1674, 1675, 1677), который с 1682 г. стал постоянной резиденцией двора и правительства. Кроме того, двор пребывал до этого и в Шамборе на Луаре и в Винсенне. Примечательно, что Людовик XIV между апрелем 1682 г. и днем своей смерти был в Париже в общем сложности 16 раз с короткими визитами.

Сравнительно частая до 1682 г. смена местопребывания двора была сопряжена с большими расходами. Все, что было необходимо двору и делало его жизнь удобной, переносили из одного дворца в другой: мебель, белье, ковры, светильники, столовую посуду, кухонную утварь и т.п. До 1682 г. Людовик чаще всего находился в Новом дворце Сен-Жермен-о-Лэ, принадлежавшем Генриху IV, где родился его внук. Здесь он велел построить великолепную террасу длиной 2,5 км, с которой открывался беспрепятственный обзор окружающего ландшафта. По его указаниям, и Шамборе, Венсенне, Фонтенбло, Сен-Жермен-о-Лэ, Лувре и Тюильри были произведены значительные улучшения.

Перестройку и изменения оставшегося от Людовика XIII охотничьего дворца в Версале Людовик XIV начал уже в 1661 г. Прошло более 5 десятилетий, пока великолепный дворец был готов в своих основных частях. С начала своего царствования в 1661 г. король там находился, может быть, 20 раз. Первые изменения начались вскоре после смерти Мазарини и больше касались парковых насаждений, чем дворца. Знаменитый создатель парков Андре ле Нотр (1613 - 1700) с 1658 г. был назначен «генеральным инспектором зданий и парков короля».

Большие перестроечные работы ил новые сооружения начали приобретать форму лишь со второй половины 60-х г. и находились под непосредственным и постоянным контролем короля. В этом его поддерживал самый значительный и влиятельный министр Жан-Батист Кольбер (1619 - 1683). Ответственным за строительные работы во дворце был знаменитый Луи де Во (1612-1670). Многочисленными работами по украшению и интерьеру руководил Шарль ле Брун (1619 - 1690), командовавший целой армией художников, штукатуров, ковровщиков, скульпторов Версаля. Даже в 1685 г., когда двор уже давно находился в Версале (с 1682), на огромном дворцовом комплексе еще было занято около 36 тыс. рабочих и 6 тыс. лошадей.

Возведение ансамбля стоило примерно 77 млн. ливров. Между 1661 и 1683 гг. расходы на двор и королевские дворцы составляли 12 - 14% всех государственных расходов (от 10 до 15 млн. ливров в год). До 1684 г. было израсходовано на Версаль около 30 млн., Лувр - 10, разрушенный во время революции 1789 г. Марли - 7, Сен-Жермен-о-Лэ - 5 и заложенный в северо-западной части Версальского парка «фарфоровый Трианон» - 3 млн. ливров. В среднем расходы на Версаль с 1678 г. по 1682 г. составляли 3 853 000 ливров в год, а в 1685 г. - более 8 млн. Без сомнения, сооружение дворцового комплекса в Версале поглощало немыслимые суммы. И все же, бросая взгляд в прошлое, это можно рассматривать как рентабельные инвестиции. Единственный в своем роде по пропорциям, соединяя игру всех искусств, отражая культуру неповторимой эпохи, Версаль оказывает воздействие и через столетия.

В то время как в Германии расцвет придворной жизни происходил либо до, либо одновременно с переходом от патриархального государства к абсолютной монархии, во Франции этот структурный переход к моменту восшествия на престол Людовика XIV уже был завершен. Поэтому придворная политика «короля-солнце» в основном имела задачу не только укреплять эти завоевания, но и расширять их, придавая необходимый блеск. С этой точки зрения, двор служил королю инструментом контроля над мощной и влиятельной частью дворянства, «великих» страны, которые могли в своих провинциях мобилизовать значительные силы. Это высшее дворянство различными методами, в том числе раздачей прибыльных доходных мест и пепсин, привлекалось ко двору, где оно, учитывая высокие расходы на представительство и соответствующий их рангу образ жизни, все больше и больше зависело от короля.

Мадам де Ментенон (1635 - 1719) в 1678 г. оценивала минимальную сумму, необходимую бездетному дворянину с 12 слугами для жизни в Версале, в 12 тысяч ливров в год. Такие суммы длительное время могла тратить только небольшая часть дворянства. Таким образом, у двора была еще и задача как можно больше включать высшее дворянство в сферу влияния короля, привязывать его к личности короля через этикет, придворную жизнь и обусловленный ими контроль.

Королевский двор и находившиеся в его распоряжении дворцы, особенно Версаль как основная резиденция, в значительной степени служили тому, чтобы демонстрировать величие, власть и репутацию короля и монархии всему миру. Версаль с парковым ансамблем и проложенными через него при Людовике XIV каналами во всех своих деталях был рассчитан па производимое им впечатление. Например, знаменитая «лестница послов» во дворце, которая вела к парадным покоям. Она была из разноцветного драгоценного мрамора, и ее фрески изображали представителей всех народов мира. Эта лестница вела к величественному бюсту короля.

Наконец, король решил собрать вокруг себя лучших деятелей искусства, архитекторов, художников, поэтов, музыкантов и писателей Франции, а не только придворное общество. Людовик XIV преследовал при этом цель оказывать влияние на все искусство Франции, направлять его и использовать в интересах своей политики. В этом аспекте следует рассматривать поручение, данное Жану-Батисту Кольберу, организовать поощрение представителей литературы, искусств и науки и использовать их для прославления абсолютизма Людовика. Этой цели должны были служить также существовавшая с 1635 г. Французская академия, основанная Кольбером в 1663 г. «Academic francaise» в области культуры и науки, названная современниками «Малая академия», реформированная в том же году Академия живописи и ваяния, основанная Кольбером в 1666 г. Академия наук, созданная в 1671 г. Академия архитектуры, а также открывшаяся в 1672 г. Королевская академия музыки.

С 1683 по 1690 г. постепенно произошли изменения в специфическом значении и внешнем воздействии двора. Поверхностному наблюдателю-современнику превращения Версаля в 1682 г. в постоянную резиденцию двора казалось продолжением и кульминационным пунктом тенденции прошедших десятилетии. Но Версаль постепенно превращался в обманчивый, внешний фасад, потому что двор начал все больше отгораживаться от внешнего мира. Из Версаля по внешний мир поступало все меньше импульсов, он перестал задавать тон. После 1690 г. меценатство короля практически уже не имело значения. Жизнь из Версаля уходила, чтобы переместиться в Париж и провинциальные города. Причинами изменений были финансовые трудности из-за войн и экономических проблем, старение короля и не в последнюю очередь растущее влияние мадам де Ментенон.

Повседневная жизнь короля протекала в основном публично, среди большого придворного штата, насчитывавшего около 20 тысяч человек. К знатному придворному обществу в обширных замковых помещениях примешивались посетители, любопытствующие и большое число просителей. В принципе каждый подданный мог воспользоваться правом передать королю прошение. С 1661 г. Людовик XIV поощрял эту практику. Монарх видел в этом возможность познакомиться с непосредственными заботами и нуждами своих подданных. Позднее в Версале каждый понедельник и помещении королевской гвардии выставляли большом стол, на который просители складывали свои письма. До 1685 г. маркиз де Лувуа (1641-1691), государственный секретарь по военным делам и министр (с 1672 г.) был ответственным за дальнейшее прохождение этих прошений. Они обрабатывались государственными секретарями и, снабженные соответствующим рапортом, передавались королю, который выносил решение по каждому случаю лично.

При дворе организовывались большие праздничные представления, театральные и музыкальные спектакли, но было много и других возможностей развлечься. Наряду с большими великолепно поставленными праздничными представлениями в памяти придворного общества, благородных семейств Парижа и потомства остались «Большая карусель» в Тюильри в июне 1662 г., устроенный в садах Версаля весной 1664 г. многодневный придворный праздник «Забавы заколдованного острова», «Большой дивертисмент» 1668 г., а также «Версальский дивертисмент» июля и августа 1674 г. Увеличение числа участвовавших в этих празднествах придворных позволяет ясно увидеть растушую привлекательность двора. Если в 1664 г. на празднике «Забавы заколдованного острова» присутствовало лишь около 600 «куртизанов», то 4 года спустя на празднествах по случаю заключения Аахенского мира их было уже более 1500 (кстати, была представлена комедия Мольера «Жорж Данден»). В 1680 г. в Версале в качестве долговременных гостей жило около 3000 дворян. Приток дворян, а также растущее число придворного персонала и прислуги вызвали необходимость расширения официально основанного в 1671 г. города Версаля.

Король вызывал робость у тех, кто мог наблюдать его только издали и поэтому плохо его знал. Но если этот барьер был преодолен, то перед собеседниками представал любезный монарх, обладавший в высшей мере не только тактом, но и юмором. Несмотря на все границы, устанавливавшиеся этикетом, Людовик XIV старался не терять дружеских отношений. Такие отношения он поддерживал, например, с Мазарини, Кольбером, Лувуа, герцогом Сент-Эньяном (1607 - 1687), со своими министрами, «первыми камердинерами», а также «обер-интендантом музыки короля» Жаном-Батистом Люлли (1632- 1687), который, как говорили, мог позволить себе почти все, и со знаменитым комедиографом Жаном-Батистом Покленом, прозванным Мольером (1622- 1673) и др.

Длительные близкие отношения с Кольбером основывались в первую очередь на неограниченном доверии, которое питал к нему Людовик XIV. Министр постоянно доказывал свою скромность и преданность, то, что он достоин доверия. Он проявил, себя верным слугой короля не только при исполнении политико-административных функций, но и в особых случаях, касавшихся личной жизни короля. Так, известно, что каждый раз, когда мадемуазель де ла Вальер (1644 - 1710), метрессе короля, предстояли роды, он делал все необходимые приготовления. Прежде всего он заботился о том, чтобы к участию привлекались только надежные люди, чтобы ничего не стало известно общественности. Позднее, когда Ла Вальер утратила благосклонность короля и ее место заняла маркиза де Монтеспан (1641 - 1707), жена Кольбера заботилась о воспитании детей ла Вальер, тогда как самому Кольберу вновь пришлось взять на себя роль доверенного короля в делах с Монтеспан. Через него происходила переписка короля и с временными метрессами.

Осложнение отношений между королем и Кольбером произошло из-за обострявшегося соперничества между генеральным контролером финансов и Лувуа, которое в конце концов переросло в открытую напряженность между двумя министрами. То, что у Людовика XIV можно было быстро впасть в немилость, показывает пример государственного секретаря по иностранным делам Симона Арнольда, маркиза де Помпонне (1618-1699), который в ноябре 1679 г. внезапно был отправлен в отставку. Тут сыграли свою роль и Кольбер с Лувуа. Король обвинил Помпонне в слабости и слишком большой уступчивости, проявленных во время мирных переговоров в Пимвегене (1678/79).

Образ жизни короля и его дела с метрессами резко критиковали уважаемые духовные лица, иногда даже в присутствии всего двора. В своих мемуарах Людовик XIV признавался дофину, что этим он подавал дурной пример, которому не нужно следовать. Прежде всего король предостерегал дофина от того, чтобы он не забрасывал государственные дела из-за любовных историй. Король ни в коем случае не должен позволять своей метрессе оказывать на него влияние н политических решениях. В остальном в подобных делах король должен по возможности проявлять как можно больше сдержанности. Этого Людовик XIV придерживался во всех своих любовных делах между 1661 и 1683 г. Так, например, пока была жива королева Мария-Терезия (1638 - 1683), он посещал ее каждую ночь.

Точное количество любовных историй короля является тайной. Наиболее известны его романы с незамужней Луизой-Франсуазой де ла Бом ле Бланк, позднее герцогиня де ла Вальер (1644 - 1710) и с замужней Франсуазой-Атенаис де Рошешуар, маркизой де Монтеспан (1641 - 1701). Плодом отношений с ла Вальер, которые продолжались, вероятно, с 1661 по 1667 г. стало четверо детей, из которых выжили двое. Мадемуазель де Блуа оказалась юридически узаконена тем, что ее мать получила титул герцогини ла Вальер. В январе 1680 г. на ней женился Луи Арман де Бурбон, принц Конти (1661 - 1709). Сын, Луи де Бурбон, граф Вермандуа (1667 - 1683) был узаконен в феврале 1669 г. и в ноябре того же года ему было присвоено звание адмирала Франции.

Маркиза де Монтеспан с 1667 по 1681 г. подарила королю восемь детей, из которых четверо достигли зрелого возраста. Луи-Август де Бурбон, герцог де Мень (1670 - 1736) был узаконен в декабре 1673 г. Вскоре после этого он получил высокие воинские знания. Его родившаяся в 1673 г. и узаконенная сестра Луиза-Франсуаза де Бурбон, мадемуазель де Нант, в 1685 г. вышла замуж за Людовика III, герцога Бурбон-Конде. Ее родившаяся в 1677 г. и узаконенная в 1681 г. сестра, Франсуаза-Мари де Бурбон, названная, как и ее сводная сестра, мадемуазель де Блуа, в феврале 1692 г. вышла замуж за Филиппа II, герцога Орлеанского (1674 - 1723), впоследствии регента. Последний ребенок от этой связи, Луи Александр де Бурбон, граф Тулузский (1676 - 1737), узаконен в 1681 году, через два года получил звание адмирала Франции, а в 1694 г. - герцога и пэра Дамвиля. Как показывают эти факты, Людовик XIV проявлял большую отцовскую заботу о своих незаконнорожденных детях.

Буккер Игорь 03.06.2019 в 14:17

Легкомысленная публика охотно верит в сказки о любвеобилии французского короля Людовика XIV. На фоне тогдашних нравов количество любовных побед "короля-солнца" просто блекнет. Робкий юноша, познавая женщин, не стал записным развратником. Луи были свойственны приступы великодушия по отношению к оставленным им дамам, которые продолжали пользоваться многими милостями, а их отпрыски получали титулы и поместья. Среди фавориток выделяется мадам де Монтеспан, дети которой от короля стали Бурбонами.

Брак Людовика XIV с Марией Терезией был браком политическим и французский король скучал со своей супругой. Дочь короля Испании была миловидной женщиной, но в ней напрочь отсутствовало обаяние (несмотря на то, что она была дочерью Елизаветы Французской, французского шарма в ней ни на гран) и не было веселости. Сначала Луи заглядывался на Генриетту Английскую, жену своего брата, которая испытывала отвращение к мужу, поклоннику однополой любви. На одном из придворных балов герцог Филипп Орлеанский, проявлявший на поле брани мужество и командирские качества, переоделся в женское платье и танцевал со своим красавцем-кавалером. Непривлекательная 16-летняя дылда с отвисшей нижней губой обладала двумя преимуществами - прелестным опаловым цветом лица и сговорчивостью.

Современный французский писатель Эрик Дешодт (Eric Deschodt) в написанной им биографии Людовика XIV свидетельствует: "Отношения Людовика и Генриетты не остаются незамеченными. Месье (титул Monsieur давался родному брату короля Франции, следующему за ним по старшинству - ред. ) жалуется матери. Анна Австрийская бранит Генриетту. Генриетта предлагает Людовику, чтобы отвести от себя подозрения, сделать вид, будто он ухаживает за одной из ее фрейлин. Они выбирают для этого Луизу де ла Бом ле Блан (Françoise Louise de La Baume Le Blanc), девицу Лавальер (La Vallière), семнадцатилетнюю уроженку Турени, восхитительную блондинку (в те времена, как и позже в Голливуде, мужчины предпочитают блондинок), - голос которой способен растрогать даже вола, а взгляд - смягчить тигра".

Для Мадам - титул Madame давался жене родного брата короля Франции, следующего за ним по старшинству и имевшего титул "Месье" - результат оказался плачевным. Нельзя сказать, чтобы не глядя, но Луи променял сомнительные прелести Генриетты на белокурую красотку. От Марии Терезии, которая в 1661 году разродилась Великим дофином (старшим сыном короля), Людовик таил свой роман в величайшей тайне. "Вопреки всякой видимости и легендам, с 1661 по 1683 год Людовик XIV всегда старается держать свои любовные связи в большом секрете, - пишет французский историк Франсуа Блюш (François Bluche). - Он это делает в первую очередь, чтобы пощадить королеву". Окружение пылкой католички Анны Австрийской пребывало в отчаянии. Лавальер от "короля-солнце" родит четверых детей, но в живых останутся только двое. Людовик их признает.

Прощальным подарком любовнице будет герцогство Вожур, затем она удалится в парижский монастырь кармелиток, но какое-то время она стоически переносила издевательства новой фаворитки Франсуазы Атенаис де Рошешуар де Мортемар (Françoise Athénaïs de Rochechouart de Mortemart) или маркизы де Монтеспан (marquise de Montespan). Историкам трудно установить точный список и хронологию любовных связей Луи, тем более что он, как отмечают, нередко возвращался к своим прежним пассиям.

Остроумные соотечественники еще тогда отмечали, что Лавальер любила монарха, как любовница, Ментенон - как гувернантка, а Монтеспан - как госпожа. Благодаря маркизе де Монтеспан 18 июля 1668 года состоялся "грандиозный королевский праздник в Версале", были построены Банные апартаменты, фарфоровый Трианон, созданы Версальские боскеты, сооружен удивительный замок ("дворец Армиды") в Кланьи. И современники, и нынешние историки твердят нам, что привязанность короля к мадам де Монтеспан (где духовная близость играла не меньшую роль, чем чувственность) продолжалась и после прекращения их любовной связи.

В 23 года мадмуазель де Тонне-Шарант (Mademoiselle de Tonnay-Charente) выдали замуж за маркиза де Монтеспана из дома Пардайянов (Pardaillan). Супруг постоянно опасался ареста за долги, что крайне раздражало Атенаис. Она ответила на зов короля, который уже стал менее робким и застенчивым, чем во время амуров с Луизой де Лавальер. Маркиз мог бы увести жену в провинцию, но почему-то этого не сделал. Узнав, про измену маркизы, в рогоносце проснулась гасконская кровь и однажды он прочитал нотацию монарху и заказал панихиду по своей жене.

Людовик не был самодуром и, хотя гасконец ему прилично поднадоел, не только не посадил его в тюрьму, но и всячески продвигал по службе законного сына маркиза и маркизы де Монтеспан. Сначала он сделал его генерал-лейтенантом, затем генеральным директором строительных работ и, наконец, пожаловал ему титулы герцога и пэра. Мадам де Монтеспан, удостоенная звания maîtresse royale en titre - "официальной любовницы короля, родила Людовику восьмерых детей. Четверо из них достигли зрелого возраста и были узаконены и сделаны Бурбонами. Трое из них вступили в брак с особами королевской крови. После рождения седьмого бастарда, графа Тулузского, Людовик избегает близости с Монтеспан.

Даже не на горизонте, а почти в королевских покоях появляется прибывшая из Оверни Мария Анжелика де Скорай де Русий (Marie Angélique de Scorraille de Roussille), девица Фонтанж (Fontanges). Стареющий король влюбляется в 18-летнюю красавицу, по мнению современников, "какой уже давно не видели в Версале". Их чувства взаимны. С Монтеспан девицу Фонтанж роднит высокомерие, проявляемое по отношению к прежним и позабытым Луи фавориткам. Пожалуй, не хватало ей лишь язвительности и острого язычка де Монтеспан.

Мадам де Монтеспан упорно не желала за здорово живешь отдавать свое место, а король по складу характера не был склонен идти на открытый разрыв с матерью своих детей. Людовик позволил ей и дальше жить в своих роскошных апартаментах и даже время от времени посещал свою прежнюю любовницу, наотрез отказавшись от интима с располневшей фавориткой.

"Мария Анжелика задает тон, - пишет Эрик Дешодт. - Если во время охоты в Фонтенбло она подвязывает лентой выбившуюся прядь волос, то на следующий день этто делает весь двор и весь Париж. Прическа "а-ля Фонтанж" до сих пор упоминается в словарях. Но счастье той, что ее придумала, оказалась не столь уж продолжительным. Год спустя Людовик уже скучает. Красотке находится замена. Похоже, она была глупа, но вряд ли это было единственной причиной опалы". Герцогине де Фонтанж король назначил пенсию в 20 тысяч ливров. Год спустя после потери преждевременно родившегося сына, она скоропостижно скончалась.

Подданные прощали своему монарху его любовные похождения, чего не скажешь о господах историках. "Царствование" маркизы де Монтеспан и ее "отставку" историографы связали с неблаговидными делами, такими, как "дело об отравлениях" (L"affaire des Poisons). "На следствии очень скоро заговорили о выкидышах, о сглазах, о колдовстве, о порчах, черных мессах и о всякой другой чертовщине, а вначале речь шла только об отравлениях, как явствует из его названия, под которым он фигурирует до сегодняшнего дня", - уточняет историк Франсуа Блюш.

В марте 1679 года полиция арестовала некую Катрин Деэй (Catherine Deshayes), мамашу Монвуазен, которую называли просто Вуазен (la Voisin), подозреваемую в колдовстве. Спустя пять дней был арестован Адам Кере или Кобре, он же Дюбюиссон, он же "аббат Лесаж" (abbé Lesage). Их допрос выявил или позволил вообразить, что в руки правосудия угодили ведьмы и колдуны. Этими, по выражению Сен-Симона "модными преступлениями", занимался, учрежденный Людовиком XIV, особый суд, прозванный Chambre ardente - "Огненная палата". В эту комиссию входили высокопоставленные чиновники под председательством Луи Бушра, будущего канцлера.