Создание королевства сербов, хорватов и словенцев. Сабор Представительный орган у некоторых южнославянских народов

ПОЛАЦКІ САФІЙСКІ САБОР Велічнай белакрылай чайкай лунае над рачнымі хвалямі, купаецца ў іх, глядзіцца, як у люстэрка, Полацкі Сафійскі сабор. Здаецца, знарок выпырхнуў на дамінуючы пагорак, каб сваім святым блаславеннем атуляць беларускую зямлю. Каб адусюль бачыцца

Сабор

Выделившиеся из состава Австро-Венгрии южнославянские области не представляли собой прочного государственного объединения.

Загребское народное вече, объявившее себя верховной властью на территории Государства словенцев, хорватов и сербов, не являлось представительным органом всех южнославянских земель.

В ноябре 1918 года часть Далмации, Истрии и Хорватского Приморья была оккупирована итальянскими, французскими и сербскими войсками под предлогом разоружения остатков австровенгерских войск.

Италия, основываясь на секретных статьях Лондонского договора 1915 г., собиралась аннексировать ряд южнославянских территорий Австро-Венгрии. Но на эти земли претендовала и Сербия, издавна стремившаяся получить выход к Адриатическому морю.

Ее поддерживала Франция, правящие круги которой, создавая систему военных союзов в Восточной Европе, отводили в своих планах немаловажную роль проектируемому крупному южнославянскому государству, призванному служить противовесом Италии на Балканах и одним из антисоветских плацдармов. Сербская буржуазия использовала лозунг объединения южных славян также для борьбы против развивавшегося революционного движения.

В Черногории, втором независимом южнославянском государстве, в правящих кругах боролись два направления: сторонников объединения с Сербией и другими южнославянскими землями и сторонников сохранения старых порядков и династии Негошей. К первому направлению примыкали многие прогрессивные деятели, надеявшиеся на демократизацию политического строя и общественной жизни в новом государстве.

За объединение южнославянских народов высказывались сербская, боснийская и некоторые другие социал-демократические партии; они также рассчитывали, что в рамках нового государства удастся осуществить демократические реформы.

Буржуазия южнославянских областей бывшей Австро-Венгрии шла на объединение с Сербией, надеясь при помощи сербских штыков подавить революционное движение и одновременно предотвратить захват этих областей Италией. В будущем южнославянском государстве она рассчитывала играть значительно большую роль, чем в Австро-Венгрии, поскольку Сербия в экономическом отношении намного уступала бывшей двуединой монархии.

В ноябре 1918 г. в Женеве собралось совещание представителей сербского правительства, Загребского народного веча и Южнославянского комитета, созданного в Лондоне в 1915 г. эмигрировавшими из Австро-Венгрии южнославянскими политическими деятелями. Среди присутствовавших были глава сербского кабинета Никола Пашич, председатель Загребского народного веча Антон Корошец и председатель Южнославянского комитета Анте Трумбич.

На совещании обсуждался вопрос об объединении южнославянских областей бывшей Австро-Венгрии с Сербией. Участники совещания игнорировали право народов самим определять государственную форму правления. Закулисные переговоры, начавшиеся в Женеве, продолжались и после совещания.

24 ноября 1918 года Загребское народное вече приняло решение о присоединении бывших австро-венгерских южнославянских областей к Сербии. 1 декабря 1918 г. делегация Народного веча вручила в Белграде верноподданнический адрес принцу-регенту королевства Сербии Александру Карагеоргиевичу. К Сербии присоединилась также Черногория, где победили сторонники объединения. 4 декабря от имени короля Сербии был обнародован манифест принца-регента о создании Королевства сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г.- Югославия).

Так произошло объединение южнославянских земель в одно государство. Это событие имело двоякий смысл. С одной стороны, оно являлось шагом вперед в историческом развитии южнославянских народов, чью освоободительную борьбу против Австро-Венгерском монархии В. II. Ленин называл национальной революцией южного славянства.

Но, с другой стороны, победа народных масс была неполной, и ее плодами воспользовалась в первую очередь сербская крупная буржуазия. Новое многонациональное государство не представляло собой демократического объединения свободных и равноправных народов, а возникло как милитаристское королевство, проводящее реакционную внутреннюю и внешнюю политику.

20 декабря 1918 г. сформировалось первое правительство королевства. В него вошли представители различных национальных партий, существовавших на территории нового государства, в том числе хорватские и словенские правые социалисты.

Руководящая роль в правительстве с самого начала принадлежала представителям сербской крупной буржуазии. Пост главы кабинета занял лидер Сербской радикальной партии Стоян Протич, заместителя премьера - председатель клерикальной Народной партии Словении Антон Корошец.

Национальные противоречия в южнославянском государстве приобрели большую остроту.

Сербы, ставшие господствующей нацией, составляли лишь половину населения страны. Хорваты, словенцы, черногорцы, македонцы, албанцы, венгры и др. имели значительно меньше прав, чем сербы. Македонцам и албанцам было даже запрещено пользоваться родным языком в государственных учреждениях, школах и печати.

Правительство Протича, проводя политику сербского великодержавия, ограничило деятельность тех немногих представительных органов национального самоуправления, которые имелись раньше в южнославянских областях Австро-Венгрии и в Черногории.

В созданном общегосударственном парламенте - Народной скупщине подавляющее большинство мандатов получили сербские буржуазные партии.

Название представительного органа в Хорватии (16 в. - 1918),Далмации (1861-1918). В Республике Хорватии - парламент.

САБОР

название представительного органа в Хорватии с XVI в. до 1918 г., Далмации в 1861 - 1918 гг. В Социалистической Хорватии - парламент.

САБОР

Сабор название представительного органа в Хорватии (16 в. - 1918), Далмации (1861-1918). В Республике Хорватии - парламент. Политическая наука: Словар

САБОР

А, ч. 1) іст. Назва представницького органу в Хорватії (16 ст. - 1918 р.), в Далмації (1861-1918 рр.). 2) Назва парламенту в Хорватії.

САБОР

1) Орфографическая запись слова: сабор2) Ударение в слове: с`абор3) Деление слова на слоги (перенос слова): сабор4) Фонетическая транскрипция слова саб

САБОР

САБОР (серб.-хорв.), представительный орган у нек-рых южнослав. народов. В Хорватии впервые созван (в Сев. Хорватии) в 1273, с 16 в. общий для всей с

САБОР

САБОР

(серб.-хорв.) представительный орган у некоторых южнославянских народов. В Хорватии впервые созван (в Северной Хорватии) в 1273, с 16 в. общий д

САБОР

А, ч. 1》 іст. Назва представницького органу в Хорватії (16 ст. - 1918 р.), в Далмації (1861-1918 рр.).2》 Назва парламенту в Хорватії.

САБОР

САБОР, название представительного органа в Хорватии (16 в. - 1918), Далмации (1861-1918). В Республике Хорватии - парламент.

САБОР

САБОР - название представительного органа в Хорватии (16 в. - 1918), Далмации (1861-1918). В Республике Хорватии - парламент.

Южнославянские области не были прочным государственным объединением. Загребское Народное вече, объявившее себя верховной властью на территории Государства словенцев, хорватов и сербов, не являлось представительным органом всех южнославянских земель.

B Черногории, втором независимом южнославянском государстве, боролись между собой сторонники объединения с Сербией и другими южнославянскими землями и сторонники сохранения старых порядков и династии Негошей.

За объединение южнославянских народов высказывались сербская, боснийская и некоторые другие социал-демократические партии.

B ноябре 1918 г. в Женеве собралось совещание представителей сербского правительства, Загребского Народного веча и Южнославянского комитета, созданного в Лондоне в 1915 г. эмигрировавшими из Австро-Венгрии южнославянскими политическими деятелями. Среди присутствующих были глава сербского кабинета Ни-

Демонстрация в Фиуме (Риеке) против монархии Габсбургов. Фотография. 1918 г.

кола Пашич, председатель Загребского Народного веча Антон Корошец и председатель Южнославянского комитета Анте Трумбич. Ha совещании обсуждался вопрос об объединении южнославянских областей бывшей Австро-Венгрии с Сербией.

24 ноября 1918 г. Загребское Народное вече приняло решение о присоединении бывших австро-венгерских южнославянских областей к Сербии. 1 декабря 1918 г. делегация Народного веча вручила в Белграде адрес принцу-регенту королевства Сербии Александру Карагеоргиевичу. K Сербии присоединилась также Черногория, где победили сторонники объединения. 4 декабря от имени короля Сербии был обнародован манифест принца-регента о создании Королевства сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. - Югославия).

Так произошло объединение южнославянских земель в одно государство.

20 декабря 1918 г. сформировалось новое правительство королевства. B него вошли представители различ-

ных национальных партий, существовавших на территории нового государства, в том числе хорватские и словенские правые социалисты. Пост главы кабинета занял лидер сербской радикальной партии Стоян Про- тич, заместителя премьера - председатель клерикальной народной партии Словении Антон Корошец.

Национальные противоречия в южнославянском государстве приобрели большую остроту. Сербы, ставшие господствующей нацией, составляли лишь половину населения страны. Хорваты, словенцы, черногорцы, македонцы, албанцы, венгры и другие имели значительно меньше прав, чем сербы.

Правительство Протича, проводя политику сербского великодержавия, ограничило деятельность тех немногих представительных органов национального самоуправления, которые имелись раньше в южнославянских областях Австро-Венгрии и в Черногории.

5 декабря 1918 r., на следующий день после опубликования манифеста о создании Королевства сербов, хорватов и словенцев, в главном городе Хорватии - Загребе произошли волнения среди хорватских войск в знак протеста против того, что в манифесте ни слова не говорилось о национальных правах Хорватии. Выступление солдат было стихийным и слабо организованным. Правительство быстро подавило его. Тогда же лидер хорватской крестьянской партии Степан Радич выступил с требованием независимости Хорватии. Радич был арестован. Ho это привело лишь к росту его популярности.

Столкновения между правительственными войсками и населением произошли также в ряде районов Черногории и Воеводины. B Словении властям удалось удержать массы от активных выступлений.

Возмущение вызвала денежная реформа, проведенная в самом начале 1919 г. Населению районов, прежде входивших в состав Австро-Венгрии, приходилось при обмене старых денег на сербские динары отдавать по 4 австрийских кроны за динар, хотя его покупательная способность была ниже одной кроны. B связи с денежной реформой вспыхнули новые волнения в Хорватии и некоторых других областях.

Ha почве экономических трудностей произошли забастовки в Белграде, Загребе, Сараеве, Любляне, Моста-

ре, Осиеке, Туале, Мариборе и других городах. Всеобщая забастовка боснийских рабочих в феврале 1919 r., охватившая до 30 тыс. человек, прошла под лозунгом отмены полицейской цензуры, обеспечения свободы рабочих организаций и гарантирования политических и гражданских прав.

Отказ крестьян выплачивать налоги принимал массовый характер. «Каждый день, - писал один из министров, правый социалист Витомир Корач, - министерство получало все новые и новые известия о крестьянских волнениях в Загорье, Среме, Воеводине, Словении, Боснии и Герцеговине. Ежедневно мы узнавали о поджогах помещичьих усадеб и перестрелках... Положение становилось очень серьезным».

Правительство поспешило провести в феврале 1919 г. денежную реформу.

25 февраля 1919 г. был издан королевский манифест, объявлявший о проведении аграрной реформы и призывавший крестьян к спокойствию.

Согласно реформе, у землевладельцев отчуждались участки сверх земельного максимума, который был достаточно высоким, - для Хорватии, например, в 150 - 400 гектаров, для Воеводины - в 300 - 500. За отчуждаемую землю землевладелец получал полную денежную компенсацию. Крестьяне, освобождаемые от зависимости, обязаны были платить выкуп.

Полностью отчуждались лишь земли Габсбургов, а также австрийских и венгерских магнатов, которые были объявлены врагами Сербско-хорвато-словенского государства.

Осуществление реформы растянулось более чем на 20 лет. Крестьянство национальных областей (хорваты, македонцы, словенцы, албанцы, венгры) было обойдено при распределении земель.

Аграрная реформа отменяла наиболее отжившую форму полуфеодальных отношений - кметчину - в Боснии и Герцеговине. При этой форме отношений крестьяне не являлись владельцами земли, а только пользовались помещичьей землей, отдавая за это землевладельцу часть своего урожая или отрабатывая.

VII в., время широкого расселения славян по всему Балканскому полуострову, положил начало истории южнославянских народов - болгар, македонцев, сербохорватов, словенцев. Складывание первоначальных южнославянских народностей и их культур происходило в условиях масштабных племенных передвижений и смешений. Источниками ему послужили различные этнические группы - как славянские, так и неславянские. Со славянской стороны прослеживается участие, помимо придунайских словен-дулебов и антов (составивших основу южного славянства), также выходцев из разных западнославянских областей. Из неславян свой вклад в формирующееся единство внесли местные романцы (влахи), иллирийцы, фракийцы. Все это отразилось как в языках, так и в материальной культуре древнейших южных славян.
Языки южных славян разделились в итоге на две ветви - болгаро-македонскую и сербохорватско-словенскую. Языки западной ветви позднее обособились от общеславянского, что можно особенно четко видеть по судьбе языковых заимствований и новообразований. Десятки из них наличествуют в северных славянских языках и южнославянских западной группы, но отсутствуют в болгарском и македонском. Объяснение налицо - сербы и хорваты переселились на Балканы только во второй четверти VII в., а словенцы (хорутане) и позднее сохраняли теснейшие связи с западными славянами. Тем не менее различия между западной и восточной ветвями южного славянства глубоки изначально. Как увидим по археологическому материалу, они и в повседневной культуре были очевидны уже с первых десятилетий VII в.
Участие западных славян в сложении южнославянских народов нашло отражение в языковых параллелях (в том числе на уровне произношения отдельных звуков и звукосочетаний праславянского языка). Болгарский и македонский имеют такие схождения с западнославянскими, в первую очередь с лехитскими. Некоторые из таких схождений сближают эти языки славянского юго-востока со словенским (который в целом близок к западным). Все южнославянские языки близки в ряде черт с чешско-словацкими, причем словацкий (особенно среднесловацкие диалекты) показывает родство и с общими чертами южнославянских и восточнославянских. Исторические объяснения таких связей столь же прозрачны. Переселенцы из ляшского региона участвовали в заселении и восточной части Балкан, и будущей Словении. Предки чехов и словаков тесно общались с южными славянами в рамках аварской сферы влияния, в том числе переселялись на Балканы вместе с аварами и без них.
Участие неславян проявилось в массиве словарных заимствований. Некоторые из них даже распространились на несколько южнославянских языков - те, что относились к самому раннему этапу завоеваний начала VII в. Их крайне небольшое число свидетельствует о враждебных отношениях между славянами и местными жителями. Вместе с тем среди них есть весьма показательные - названия культурных растений (чечевицы, латука), термин *bъkъ, обозначавший открытый каменный очаг (в отличие от обычной для славян печи-каменки).
С обоснованием славян на новых землях число заимствований из местных языков резко возрастает. В болгарском это заимствования из греческого и местной народной латыни, а также выразительные "балканизмы" в самой языковой структуре. В македонском - еще большее число структурных "балканизмов" и многочисленные заимствования из греческого. Гораздо слабее "балканизация" в сербохорватском языке, но и здесь немало греческих и романских (а также древних германских) заимствований. Наконец, в языке словенцев присутствуют многие слова романского и германского происхождения. Все эти заимствования охватывают различные сферы жизни, в том числе повседневной, не ограничиваясь, к примеру, неизбежно пришедшими с христианством церковными понятиями. Скажем, среди болгарских заимствований из греческого - пирон "гвоздь", стомна "глиняный (гончарный?) кувшин", хора "люди" и т.д.; из романского - комин "дымовая труба", маса "стол", сапун "мыло" и т.д. Рост числа заимствований, как и археологический материал, отражает начало мирного взаимодействия и взаимного смешения народов на балканской земле.
VII век беден письменными свидетельствами о славянском образе жизни. Это касается в равной степени всех групп славянских племен. Даже "случайная" информация на эту тему в источниках того времени крайне редка. Византийская "этнография" вместе со всей культурой пришла по сравнению со временами Прокопия и Маврикия в крайний упадок, а латинская еще не родилась. Единственное "этнографическое" упоминание о славянах - ставшая притчей во языцех их "нечистота" в перечне "О недостатках народов", который связывают с именем Исидора Севильского. Ничего, кроме известного еще с VI в. презрения цивилизованного писателя к невзыскательной жизни "варваров", мы из этой заметки извлечь не можем. Нет в ней, кстати, и чего-то специфически антиславянского - парой строк выше Исидор (?) поминает "пьянство испанцев", своих соотечественников, а на первом месте (славяне на предпоследнем) мы наблюдаем "зависть иудеев". Другое дело, что целому ряду "варварских" племен Исидор (?) не подыскал никаких положительных черт. Помимо славян - "жестоким" гуннам, "раболепным" сарацинам, "алчным" норманнам, столь же "нечистым" свевам и "тупым" баварам. У римлян же и у правивших Испанией готов он не нашел отрицательных. Как бы то ни было, этот памятник позднеантичной мизантропии полновесным источником нам не послужит.

Итак, при практическом отсутствии письменных свидетельств почти единственным источником данных о материальной культуре и общественном устройстве славян, в том числе и южных, становятся данные археологии. В южнославянском ареале в первой половине VII в. складываются четыре археологические культуры. На севере, за Дунаем, продолжает существовать культура Ипотешти. На землях бывших Скифии и Нижней Мезии развивается попинская культура. В западной и южной части Балканского полуострова древности "пражского типа" в первых десятилетиях VII в. сменились т. н. мартыновской культурой, получившей название по находкам, близким к антскому Мартыновскому кладу. Наконец, на севере современной Албании в ходе взаимопроникновения славян и иллирийцев сложилась уже упоминавшаяся культура Коман.
Лицо ипотештинской культуры на протяжении VII в. практически не претерпело изменений - не считая некоторого возрастания доли славян, уже отмечавшегося. Оставшиеся на местах прежнего обитания дунайские словене продолжали хоронить своих умерших по древнему обряду кремации в грунтовых могильниках, с редким инвентарем. Жители этих мест входили в сложившийся на землях Фракии союз Семи родов во главе с северами. По крайней мере, в IX в. Баварский географ знал "эптарадичей" (Eptaradici) к северу от Дуная. Не разделяет дунайских словен ("дунайцев") по реке древнерусская "Повесть временных лет", всегда говорящая о них как о едином целом. Есть все основания полагать, что переход за Дунай не разрушил полностью племенного единства, и союз Семи родов являлся прямым продолжением прежнего дунайского племенного союза.
Основные его центры, однако, теперь располагались к югу от Дуная, где осели северы и другие выселившиеся "роды". На захваченных ими землях ромейского диоцеза Фракия уже с конца VI в. развивается славянская попинская культура. Она сохраняет многие черты преемства с ипотештинской, но имеет и яркие особенности.
Основные памятники попинской культуры найдены на северо-востоке современной Болгарии, в придунайских областях Скифии и Нижней Мезии. Здесь в результате нашествий конца VI - начала VII в. образовалась территория, сплошь заселенная славянами, без существенных следов туземного населения или присутствия авар. В Нижнем Подунавье (Гарван, Попина и др.) археологами открыты неукрепленные поселения с квадратными полуземлянками. Близ поселений располагались могильники с погребениями исключительно по обряду кремации. Дальше на юг эти приметы славянской культуры уже несколько размываются. В центральных районах будущей Болгарии пришельцы чаще подселялись к местным жителям и использовали их могильники. Вместе с тем и здесь известны как поселения, так и могильники чисто славянского типа. На юге их ареал захватывает долину Марицы, не доходя, однако, до Эгейского моря. Заселенные славянами земли к югу от гор Гема получили уже в то время название Загорье, или Загора.
Славяне попинской культуры жили, как и их сородичи к северу от Дуная, в полуземлянках площадью около 12 кв.м. В одном из углов дома располагалась округлая с внешней стороны славянская печь-каменка. Давшее имя культуре селище Попина занимает площадь 3700 кв.м. и включало 63 дома. Переселение "родов" различного происхождения ускорило разложение большесемейного и старого общинного уклада. "Попинская" соседская община состояла из отдельных дворов-домохозяйств. Около жилищ располагались связанные с ними хозяйственные ямы. Кроме того, на некоторых поселениях обнаружены вкопанные в грунт "цистерны" для воды. Тем не менее еще и в новое время большая семья у болгар распалась не вполне. Ее пережитком оставалась задруга - объединение родственных малых семей в хозяйственных делах. Но даже при распаде задруги малые семьи объединялись в "фамилии", а те - в "роды", наследники древних племен.
Древности попинской культуры включают, прежде всего, керамику. Лепная посуда пражских типов постепенно уходит в прошлое, уступая место ипотештинской гончарной. На попинских могильниках ипотештинские сосуды, часто с волнистым орнаментом, уже в подавляющем большинстве. Но на поселениях преобладает лепная. Это свидетельствует и о том, что основная масса гончаров-инородцев действительно ушла вместе со славянами за Дунай, и о том, что за Дунаем гончарный круг восприняли сами славяне. Использовали его, однако, в основном для изготовления ритуальной посуды.
И в попинских низовьях Дуная, и в долине Марицы находили пальчатые фибулы - свидетельство участия племен антского происхождения в заселении земель Фракии. Одно из антских по корню племен - северы - хорошо известно нам здесь из письменных источников. Впрочем, на Марицу антские фибулы попали вместе со смолянами из западного переселенческого "котла", также включавшего антов. Помимо этого, в поселениях и погребениях обнаружены предметы быта - железные ножи, ножницы, скобы, гвозди, остатки ведер, пряжки, а также украшения из бронзы. Из оружия встречаются только наконечники стрел. В целом металлических изделий сравнительно немного. Мастера по металлу на новых местах были пока немногочисленны, а их ремеслу еще предстояло развиться.
Главными занятиями "попинцев" являлись земледелие и скотоводство. Охота играла вспомогательную роль. Судя по остаткам костей домашних животных, разводили в первую очередь крупный рогатый скот (чуть менее половины стада), далее шли свинья и мелкий рогатый скот. Развивалось и коневодство. Охотились на кабана - излюбленную дичь древних славян, - а также на серн, оленей, туров. Олень среди дичи в среднем даже преобладал, хотя кое-где предпочитали по-прежнему кабана.
Хоронили своих умерших "попинцы", как уже сказано, по обряду кремации. Прах вместе с оставшимся после сожжения скудным инвентарем (остатки поясного набора, украшения) клали в глиняную урну и зарывали на глубину от 20 до 80 см. Курганов "попинцы" не строили. В более южных областях славяне могли перенимать от местных жителей ритуал трупоположения, но определенных доказательств этому нет.
Племена попинской культуры, в основном - осевшая к югу от Дуная часть Семи родов. Земля смолян на Марице являлась пограничной между попинской и западно-балканской культурными областями. Таким образом, этнографическое деление южных славян в VII в. не вполне соответствовало описанному выше делению языковому. Скорее - римскому провинциальному делению. Македонские племена в целом не входили в попинскую культуру, охватывавшую преимущественно славян диоцеза Фракия.
Славяне Нижнего Подунавья находились в известной зависимости от Аварского каганата. Однако следов аварского присутствия и культурного воздействия среди "попинцев" практически нет. Семь родов сложились как самостоятельное племенное объединение - поставлявшее при необходимости кагану воинов, но управляемое собственными князьями-"архонтами". Свой князь имелся у каждого вошедшего в союз "рода". У северов такой "архонт" Славун упоминается уже в VIII в., под властью болгар.
О том, что власть в роду северских князей передавалась много лет по наследству вместе с родовыми именами, быть может, свидетельствует предание о "царе" Славе из "Апокрифической летописи" XI в. Слава якобы поставил сам пророк Исайя в качестве "царя" "куманам" (болгарам) после их переселения в Нижнее Подунавье. "И тот-то царь населил хору и грады. Люди же те в некоей части были поганые. И тот же царь устроил 100 могил в земле Болгарской; тогда нарекли имя ему "100-могил царь". И в те лета было изобилие всего. И появились 100 могил в царствование его. И тот же был первый царь в земле Болгарской, и царствовал лет 100 и 14, и скончался ". Только после этого летопись переходит к "царю Испору", то есть к правившему с 680 г. хану дунайских болгар Аспаруху.
Слав "Апокрифической летописи" - явно персонаж топонимического предания, связанного с реальной местностью "Сто Могил" на северной, задунайской, периферии древнего Болгарского ханства. Устное предание (как и большинство преданий такого рода) не несло в себе никаких хронологических указаний. Не звучало в фольклоре, конечно, и имя библейского Исайи. "Летописец" мог хронологически расположить Слава перед болгарскими ханами, князьями и царями именно потому, что Слав, герой местного предания, выпадал из их последовательности и казался изолированным. Таким образом, однозначно видеть здесь отражение реалий доаспаруховой, "славянской" Фракии все-таки рискованно. Историческим прототипом (или одним из прототипов) Слава, в принципе, мог быть и тот же известный нам Славун. Но, учитывая традицию "родовых" имен у славян, нельзя исключить за известным нам "архонтом" северов и после него длинный ряд князей со схожими именами. Беря в расчет становление в том же VII в. наследственной власти у других славянских племен, отрицать такую возможность не стоит.

В западной и южной части Балканского полуострова (ромейской префектуре Иллирик) складывание славянской культуры проходило в три этапа. На первом этапе, на рубеже VI/VII вв., произошло расселение на западе Балканского Подунавья славян, относившихся к пражско-корчакской археологической культуре. Из них нам известны лендзяне в Далмации и мораване на балканской Мораве. Их древности продолжают развитие прежней культуры. Но в начале VII в. они перекрываются новым культурным типом, охватившим гораздо большие пространства - от Дуная до Фессалии включительно. Эта так называемая мартыновская культура сложилась в рамках того культурного "симбиоза", который характеризует и культуру аваро-славянскую. Многими своими чертами она близка к ней. Развиваясь сначала параллельно с пражско-корчакскими древностями, затем она поглотила и сменила их. Окончательная смена, вместе с почти полным исчезновением аварского элемента, наступает на третьем этапе, - который на основе данных письменных источников можно связать уже с приходом сербов и хорватов в 620-х - 630-х гг. Именно тогда сложились и языковые особенности западной части южного славянства.
Древности первого, "пражского" этапа появились на Балканах уже в VI в. В первой половине наступившего века по Адриатике и в югославянском Подунавье отмечены немногочисленные следы принесшего их населения. Это могильники и отдельные захоронения с трупосожжениями, поселения с типично славянскими полуземлянками, расположенные в Хорватии, Сербии и Боснии. Еще один небольшой могильник с 15 трупосожжениями VII в., в урнах и без урн, найден в древнеэллинской Олимпии. Это след продвижения "пражских" племен на юг вместе с переселенческим потоком тех лет. Часть находок - на Неретве, в Олимпии, - сделаны среди развалин ромейских строений прежней эпохи.
Жилища югославянских "пражан" - те же известные по всему славянскому миру прямоугольные полуземлянки. В мораванской Слатине они отапливались печами-каменками, но в лендзянском (по всей видимости) Кршце - ямным очагом. В олимпийских захоронениях есть инвентарь, отражающий и соприкосновение похороненных с ромейской культурой, и их сравнительную зажиточность. Это не только железный нож и кольцо, но также стеклянный сосуд и еще неопределенное "изделие из голубого стекла". Почти во всех местонахождениях обнаружена лепная керамика пражских типов, но можно видеть, как ее сменяет гончарная дунайская. Это явное следствие смешения с местным населением и с другими переселенцами из Среднего Подунавья. О первом свидетельствуют и находки отдельных захоронений-кремаций на местных могильниках.
Результатом смешения, собственно, и стало появление мартыновской культуры. К нему вели и новые славянские переселения, и поступательное развитие местных славян, все глубже взаимодействовавших с жителями покоренных ромейских провинций. Переход от пражской к мартыновской культуре с ее гончарной керамикой и наземными домами особенно заметен на материале боснийских поселений. Облик их на протяжении VII в. разительно изменился.
В сложении мартыновской культуры, наряду с местными жителями и славянами первой волны, несомненно, участвовали и новые пришельцы из-за Дуная. Среди них и авары, но в меньшинстве. Основную массу составляли именно славяне - как пришедшие из Нижнего Подунавья через Видинскую переправу, так и вновь переселяемые на ромейские земли по приказу кагана. Поэтому в Среднем Подунавье оказались восприняты сложившиеся в Поднепровье традиции антского искусства, давшие имя новой культуре. Поэтому же не повлек заметных культурных изменений последующий приход на Балканы антских племен сербов и хорватов - к тому же так или иначе вовлеченных еще в Центральной Европе в орбиту аварского культурного "симбиоза". Южнее, в Македонии, антский элемент изначально представлен, как минимум, сагудатами. Поселения и могильники, которые можно связывать с мартыновской или балканской аваро-славянской культурой, охватывают обширную территорию. Это земли Сербии, Боснии, Хорватии, Македонии, Греции.
На севере, в Сербском Подунавье, племена мартыновской культуры еще сохраняли заметные черты древнеславянского быта. Так, обитатели селища VII в. Кула жили в квадратных полуземлянках глубиной около 70 см, площадью от 6,25 до 12,25 кв.м., с печами-каменками в углу. Вместе с тем на боснийских селищах прослеживается смена их наземными домами. Эта смена ускорялась и знакомством с местными традициями. Только наземные дома строили в Далмации и в южной части Балкан. Впрочем, и они довольно скромны, на взгляд ромейских горожан. Нередко славяне не разрушали (как подчас на востоке) занятые поселения туземцев, а обживали их дома. Полное восприятие местного домостроительства уже после разрушения античного города демонстрирует славянское селище VII в. на острове Керкира. Здесь славяне жили в большом селении на возвышенном плато, в наземных двухкамерных домах площадью около 20 кв.м., с кирпичными стенами, каменным цоколем и черепичной крышей.
Занятия славян оставались традиционны - земледелие, скотоводство, в меньшей степени охота и рыболовство. Все эти виды хозяйствования находят археологическое подтверждение. Среди орудий труда южных славян отмечены железные серпы, косы, деревянные рала с наральниками из железа, каменные жернова, многочисленные пряслица, рыболовецкие снасти. Наряду с костями домашних и диких животных обнаружены и кости рыб (сом, осетр). О развитии техники земледелия свидетельствует появление в Восточной Македонии больших зернохранилищ, где запасались пшеница и просо. Известно, что в Греции славяне занимались садоводством, выращивая плодовые, в том числе на продажу. Достойно замечания, что продавали они и хлеб, и овощи.
Керамика "мартыновских" поселений - гончарная, дунайского типа, иногда напоминает пеньковскую. Находки лепных "пражских" сосудов крайне редки и относятся к раннему периоду. "Чудеса святого Димитрия" говорят о наличии у славян Македонии искусных ремесленников-специалистов: кузнецов, плотников, оружейников, изготовителей осадной техники. Плотницкие орудия отмечены на поселениях. Помимо орудий труда, находят и иные вещи - железные ножи, украшения, фибулы, изредка оружие. На Керкире в женских могилах наряду с глиняными обнаружены и стеклянные сосуды. Похоже, славяне если сами и не освоили в Элладе стеклоделие, то ценили продукцию местных мастеров. Широко распространились на Балканах антские пальчатые фибулы и ювелирные изображения из цветных металлов "мартыновского" стиля. Самая южная из пальчатых фибул обнаружена в Спарте, самые восточные - в Малой Азии. Изделия с Балкан демонстрируют дальнейшее совершенствование умений антских мастеров. Ярчайшим памятником южнославянского искусства в век его зарождения является коллекция металлических фигурок из Велестино в Фессалии.
Велестинская коллекция позволяет, хотя и довольно приблизительно, судить о внешнем облике славян, создавших "мартыновскую" культуру. Мужчины носили довольно длинные, но уже не до плеч, волосы и густые бороды. Одежда их - типично славянская рубаха с узорчатой вставкой, штаны и сапоги. Один из персонажей изображен в застегнутом на груди наряде вроде кафтана или даже тулупа. Все убранство этого лица покрыто пышным узором, заставляя думать, что перед нами носитель власти. На голове у этого "князя" диадема, наподобие убора византийских императоров. Женщины прятали волосы под головными уборами, носили покрытые узорами юбки или опять же штаны. В набор украшений входили серьги, височные кольца, перстни, браслеты, бусы, гривны. Верхней одеждой и мужчинам, и женщинам служил плащ типа корзна, застегивающийся на плече фибулой.

В могильниках мартыновской культуры безраздельно господствует обряд ингумации. На севере изредка встречаются захоронения авар с конями, кочевническим оружием и конской сбруей. Но трупоположение распространилось в славянской среде не столько под кочевническим, сколько под местным, в том числе и христианским влиянием. Далеко не всегда речь шла о принятии славянами христианства. Просто смешение с местными жителями способствовало перениманию их обычаев. При этом, конечно, не обошлось совсем без влияния и авар. Но следует помнить, что славяне начали перенимать новый обряд еще в Норике, а антам Среднего Поднепровья (по меньшей мере, антской знати) он и ранее хорошо знаком.
Осевшие в Иллирике славяне, отказавшись от обряда трупосожжения на протяжении VII в., стали погребать умерших в землю, головой, как правило, на запад. В головах и в ногах покойного нередко устанавливали камни, иногда всю могилу обкладывали камнями, и еще реже отмечены намогильные плиты. Наибольшее влияние христианского ритуала мы можем видеть у вполне "огреченных" в быту славян Керкиры. Здесь умерших клали в примитивные саркофаги из плитняка. Как правило, славянские могилы лишены инвентаря, либо инвентарь очень беден. Однако имеются и богатые захоронения, подражающие кочевнической пышности (Чадовице в Хорватии). На той же Керкире инвентарь довольно богат и разнообразен.
Об общественно-политическом строе славян Иллирика мы можем судить не только на основании данных археологии, но и по письменным источникам. Если на востоке Балкан влияние авар лишь угадывается, то на западе оно не вызывает сомнений. Аварские воины-всадники присутствовали, пусть в ничтожном числе, на придунайском севере мартыновского ареала, селились (и погребались) вместе со славянами. Мартыновская культура в целом довольно близка к культуре каганата. Но дальше на юг о присутствии небольших аварских отрядов можно говорить лишь предположительно. Во всяком случае, они быстро растворились в славянской среде.
Отношения местных славян с каганатом в результате строились иначе, чем в Поморавье. Аварский каган передавал славянам совместно (в основном силами славян) завоеванные земли. За это они обязывались, как минимум, помогать ему в войне. Славяне у самых границ Паннонии, в том числе в Далмации, платили кагану дань и считались его подданными. Новые племенные земли делились на жупы во главе с наместниками-жупанами из славянской же среды. Дальше на юг зависимость естественным образом слабела. Македонские славяне, прибегая по нужде к военному лидерству кагана, могли сообщаться с ним почти на равных. Их обращение к нему за военной помощью выглядит скорее "дипломатическим", чем подданническим. В этом они напоминали своих дунайских предков, которые искали в могучем кагане общего воеводу в 580-х гг. Наконец, в Греции (притом что именно тамошних славян греческие писатели именуют иногда "аварами") власть кагана вообще не ощущалась, о чем говорит и один из этих писателей.
Конечно, в таких условиях не могло быть и речи о тех насилиях, которые потрясали народную память в Поморавье или на Волыни. Авары на Балканах стремились не ссориться со славянской знатью, не пытаться истребить ее, а опираться на нее. Именно с этим связано появление здесь "антских" древностей. Быть может, авары переселили в виде компенсации на новые, более просторные земли побежденных антских аристократов. Возможен и иной вариант - они предоставили местной знати на службу переселенных антских мастеров.
Соответственно, влияние и богатства славянских родовых "господ" и удачливых воинов-дружинников возрастали. Укреплялась и их власть. При этом дружина где-то оттесняет родовую старшину, а где-то сливается с ней. Появление новой, воинской знати находит отражение в материалах славянских могильников. Происходит оно не без подражания аварам. На Керкире некоторых мужчин по аварскому обычаю хоронили вместе с оружием. Нельзя исключить, что и ряд "аварских" захоронений принадлежит на самом деле подражавшим кочевническому быту славянским дружинникам. Дружинная культура у всех народов Европы вбирала в себя разноплеменные элементы - в том числе и через родственные связи.
Имущественное расслоение, конечно, ускоряло распад старых общинных связей. Происходил повсеместный переход к чисто соседской общине, создаваемой независимыми домохозяевами. Подгонялся он и межплеменным смешением. Тем не менее на западе Балкан "родовые" объединения-задруги сохранялись гораздо дольше и прочнее, чем на востоке. При этом кое-где задруга еще оставалась совместно ведущей хозяйство большой семьей. Не приходится сомневаться, что в VII–VIII вв. большая семья, пусть и делившаяся на отдельные дома, сохраняла свои права как основная ячейка соседской общины. При этом при освоении новых земель или на периферии освоенной территории, в горных областях, могли сохраняться и патронимические общины, происходившие от одного предка.
Богатства знати складывались, конечно, не только за счет освоения славянами давно окультуренных балканских земель. "Гощения" у только устроившихся соплеменников едва ли были выгодны, да и с точки зрения воинской этики не являлись чересчур достойным прибытком. Главным источником дохода еще долго оставалась война. Военная добыча обогащала не только знатных людей, к тому же победы сулили и приобретение новых земель.
Среди добычи, помимо скота, оружия и любимых знатью предметов роскоши, присутствовали и высоко ценились рабы. О рабах-пленниках, захватывавшихся и на войне, и в набегах, неоднократно упоминает основной источник наших знаний о славянах Македонии - собрание Чудес святого Димитрия Солунского. Рабов делили между участниками набегов и "использовали, как кому из них случилось, соответственно с более кротким или суровым нравом ". Между отдельными племенами развивалась работорговля, причем обращенным в рабство и проданным рисковал оказаться любой незащищенный родовым правом чужак. Раба могли выкупить соплеменники, в пору мира "недорого".
По мере нормализации отношений с ромейским населением развивался еще один источник дохода - меновая торговля. Многие предметы "римского" облика на славянских памятниках получены именно этим путем, а не как трофеи. Ромеям представлялось, что славяне в торге дешевят. Как нередко при встрече "варварской" и "цивилизованной" культур, славян больше привлекали внешняя красота и необычность той или иной вещи, чем ее реальная стоимость. Выменивали, кстати, они и захваченную на войне у самих ромеев добычу - на нечто более интересное. Наряду с меновой торговлей, под влиянием ромеев и авар у славян развивалось и денежное обращение.
Во главе воинской знати стояли вожди славянских племен. На севере в первые годы это жупаны, которых лишь формально назначал каган. Говорящий о Македонии автор Второго собрания "Чудес св. Димитрия" не слишком последователен в обозначении здешних славянских вождей, именуя их "экзархами", "риксами", "архонтами". Сопоставление упоминаний наводит на мысль, что "архонт" и "рикс" являются синонимами, переводами славянского слова "князь". Можно было бы предположить, что "экзарх" - воевода, но так же автор называет и аварского кагана. Для него это просто "военный предводитель", в том числе и тот же князь в этом качестве.
Понятие "рикс" по отношению к славянским князьям появилось в византийской книжности конца VI в., воспринятое от соседних со славянами германцев. Оно отражало возникновение у князей признаков власти, напоминающих германских королей-"риксов" - прежде всего, передачу ее по наследству в пределах одной семьи. К середине VII в. в Македонии "риксами" являлись, по ромейским представлениям, и главы обширных племенных союзов, и вожди обычных племен. Риксами же называет позднейших сербохорватских вождей Феофан. Упоминает он притом и "экзархов" - отличая князей от жупанов или выборных воевод. Фактически власть князей приобретает наследственный характер. Это хорошо отразилось в родословных преданиях сербов и хорватов. Но формальная выборность князей долго сохранялась. Ключевую роль в выборе играли родоплеменные "господа", "старцы", кметы, те же жупаны - когда их жупы вошли в состав более крупных "княжений". Они могли и сменить, и подменить собой правящую династию. По крайней мере, теоретически князь мог избираться из числа племенной знати, "более благородных". Тем не менее власть князей существенно укрепилась. Выразительный памятник мощи обогатившихся славянских "риксов" уже в начале VII в. - пышное "княжеское" погребение с мартыновскими изделиями в Чадавице на Драве.
В основном ареале ипотештинской и попинской культур славяне составили большинство населения. При этом их древности довольно легко отделяются от туземных. В ареале "мартыновской" культуры славяне гораздо интенсивнее смешивались с местными жителями, но при этом преимущественно оставались в большинстве. Иная ситуация сложилась в горных областях у границы Нового Эпира и Превалитании. Славяне ("аварского" потока) пришли сюда из переселенческого "котла" у Охридского озера. В прибрежной полосе они обосновались довольно прочно, заняв окрестности Диррахия и Диоклеи. В горах же современной Северной Албании сложилась в VII в. особая команская культура. Основное население горных областей составляли еще иллирийцы, едва подвергшиеся воздействию римской культуры, сохранявшие свой язык и - в основной массе - верность языческим традициям. Они легко смешивались с новыми завоевателями, вбирая их в свою среду.
Памятники команской культуры - могильники с трупоположениями. Умерших хоронили на них в грунт на глубину до 1,4 м, в гробах из камня на известковом растворе. Ориентация большинства умерших неславянская, по линии север - юг. В довольно богатом вещевом инвентаре (украшения, оружие, железные ножи и поясной набор) зачастую попадаются и славянские предметы. Это, прежде всего, пальчатые фибулы и височные кольца, типичные для славянских древностей Адриатики. Изучение команской культуры показывает постепенное, длившееся не один век, растворение славян в среде горных иллирийцев - процесс, завершившийся сложением албанской народности. В политическом отношении здешние славяне и иллирийцы сначала подчинялись обосновавшимся в далматинском Приморье и в Македонии славянским князьям.
Археологические материалы мартыновской и команской культур позволяют судить о восприятии славянами в пору великого расселения ряда новшеств в военном деле. В общении с аварами и ромеями для южных славян более привычны становились мечи, тяжелые доспехи, конный бой. Копье и лук со стрелами перестали на Балканах считаться почти единственным оружием славянских воинов. Среди фигурок из Велестино - изображения двух воинов. Один из них вооружен массивным боевым топором, прикрывается круглым щитом. Другой - восседает верхом на коне с гораздо большим, чем у первого, тоже круглым щитом, в шлеме, а в правой руке заносит короткий меч. Впрочем, в первой четверти века легкое вооружение все еще преобладало. Еще одной стороной развития военного дела являлось совершенствование осадной техники. Его результаты мы можем видеть по сборнику "Чудес св. Димитрия", при описании славянских осад Фессалоники в VII в.
К середине VII в. южные славяне в Македонии имели уже развитую военную организацию. В "Чудесах св. Димитрия" упоминаются различные роды войск, слаженно действующие при осаде городских стен - "вооруженные лучники, щитоносцы, легковооруженные, копьеметатели, пращники, манганарии, храбрейшие с лестницами и с огнем". Упоминаются у славян и тяжеловооруженные "гоплиты" - как самая мощная и ценная часть воинства. Манганарии - инженеры осадной техники - составляли, судя по известиям этого источника, особый, привилегированный разряд мастеров в славянском обществе. При осаде вражеских крепостей на них возлагались особые надежды.
Больших успехов славяне достигли в мореплавании. По оценке Феодора Синкелла, "славяне приобрели большой навык в отважном плавании по морю с тех пор, как они начали принимать участие в нападениях на ромейскую державу ". Выстроенные славянскими плотниками долбленые ладьи-однодеревки ("моноксилы" по-гречески) могли теперь преодолевать огромные водные пространства. От устья Дуная они доплывали до Константинополя, пересекали Эгейское и Адриатическое моря. Славяне не только совершали набеги на острова Адриатики и Эгеиды, но и селились на них. Все это свидетельствовало о появлении и бурном развитии мореходных навыков, в частности - об освоении паруса. Соленые воды перестали быть для славян краем света и неодолимой преградой.
По археологическим данным, как уже не раз отмечалось, прослеживается раннее знакомство южных славян если не с христианством как системой взглядов, то с христианскими обычаями. Однако славянская знать (по крайней мере, часть ее) еще пребывала в ожесточении эпохи Аварских войн. Христианство для многих "риксов" было религией врагов, ромеев. Раз за разом вспыхивавшая война с ними мыслилась и как война с их верой. Один из славянских князей в Македонии, по утверждению описателя "Чудес св. Димитрия", намеревался даже "воевать непрестанно и не оставить в живых ни одного христианина ". Многие ромейские перебежчики то ли славянами принуждались, то ли сами считали необходимым отступиться от веры. Один из славянских племенных союзов на далматинском побережье в конечном счете принял как самоназвание романское обозначение язычников "паганы", славянское "поганые". Этим они противопоставляли себя крещеным сородичам. Как убежденных гонителей христианства рисует некоторых древних далматинских князей "Летопись попа Дуклянина".
Однако такая жесткость - именно сопротивление наступлению христианства, ответ на ощутимую угрозу его победы. В немалой степени - показатель слабости. Те из славянских вождей, кто искренне или относительно искренне искал дружбы с Империей, проявляли терпимость или даже интерес к христианству. В народной среде этот интерес пробуждался по мере - и в меру - смешения с местными, балканскими христианами.
Славянское же многобожие на Балканах не пустило особенно глубоких корней. Характерно, что к югу от Дуная выявлены только два славянских капища - в Костоле в Югославии (недатированное) и в Брановцах в Болгарии (уже IX в.). Костольское капище представляет собой каменную площадку (под деревянным идолом), на которой приносили в жертву птиц. Южнославянские находки и позднейшие обряды свидетельствуют о простейших животных жертвах, сопровождавших, в том числе ритуал гадания - о нем у македонских славян упоминают "Чудеса св. Димитрия".
О почитании у болгар и македонцев богов языческого пантеона Перуна (Додола) и Велеса можно сделать вывод лишь на основании топонимики и отчасти фольклора. С ними народная память связывала урочища, в которых они будто бы лично обитали. Именно в таких местах, без строительства капищ, их и почитали. Во времена становления христианских литератур боги оказались напрочь забыты. Правда, одно упоминание южнославянского языческого божества все-таки имеется - в болгарском переводе "Хроники" Иоанна Малалы имя Зевса заменено на "Перуна". Память о пантеоне сербохорватов и словенцев (теснее связанном с северным славянским) столь же смутна.
Высших богов и других персонажей славянской мифологии представляют нам фигурки из Велестино. Бородатый воин с топором и щитом - надо думать, громовержец Перун. "Князь" в богатом наряде и украшенной шапке - не предок ли славянских князей, бог Солнца? Устрашающая женская фигура в расшитой юбке, с крыльями и воздетыми когтистыми руками изображает богиню-мать в ее гневном, губительном обличье. Другие женские фигурки держат на руках младенцев. У одной из них в руке к тому же гусли. Среди 15 фигурок животных и птиц - изображения священных для славян коров, волка, некоего "лютого зверя" из кошачьих. В дружинном "мартыновском" быту VII в. богов знали и помнили хорошо.
В целом же создается впечатление, что переселение довольно резко оборвало развитие "высшей мифологии" и организованной религии у южных славян. Причина этому - в недостаточно большом числе, а то и в полном исчезновении среди переселенцев мужчин-священнослужителей, ведунов. Женщины-ведьмы по вполне очевидным причинам казались воинам в долгих походах гораздо меньшей обузой. Но после возникновения постоянных общин с вполне патриархальным укладом ведьмы вновь стояли особняком от них. Единственными хранителями языческих традиций, как правило, остались князья и местные "старцы" - и дальнейшая судьба религии зависела теперь от их ревностности. Степень же этой ревностности чаще всего зависела от состояния отношений с Империей или просто с соседними городами. Имелись, конечно, еще воинские братства, замешанные на языческих поверьях об оборотничестве. Но они, естественные соперники крепнущей княжеской власти, либо сливаются с дружиной, либо вырождаются в не влияющие ни на что разбойничьи ватаги. Со временем закоренелые ненавистники христианства среди славянских "риксов" превратились скорее в исключение. Но все же для этого должно было пройти несколько десятилетий, а где-то и веков.
Парадокс заключается в том, что при заметном пренебрежении к "высокому" язычеству с его богами южные славяне сохранили весьма прочные следы язычества народного. Впрочем, парадокс это кажущийся. Язычество осталось в народной толще в форме разнящихся обычаев и поверий, не нуждающихся в княжеско-жреческом пантеоне, живущих самостоятельной жизнью. Памятником этой жизни являются "мифологические" эпические песни, сохранившиеся до нового времени именно у южных славян. Персонажами этого эпоса, противниками или помощниками героев, являются не только духи низшей мифологии (вилы, юды, змеи, заимствованные из греческого фольклора чудовища ламии). Мы встречаем здесь и некоторых древних божеств - в первую очередь, Солнце. Эпос сохраняет, например, осколки древнего мифа о "небесной свадьбе". В этом варианте рассказывается о земной девушке, похищенной Солнцем с помощью взлетевших в небо качелей и ставшей его женой. В других песнях Солнце состязается (не всегда успешно) с похваляющимися людьми. Очень древняя, и восточным славянам известная, песня рассказывает о споре Солнца, Месяца и Дождя - кто из них более полезен и любим.
Многочисленные пережитки языческой поры веками сохранялись в обрядности. Среди них - следы брака умыканием, встречающиеся у многих южных славян. Впрочем, не приходится сомневаться, что преобладала повсеместно "чинная" свадьба. В ее обрядности у южных славян также немало древних пережитков - например, ритуальная "враждебность" родни невесты к сватам или к самому жениху. В условиях разрушения родовых и традиционных свойственных связей в годы переселения такая враждебность могла являться отнюдь не просто ритуальной. То, что ее разновидности известны разным славянским племенам, - след сходных проблем в их истории. Эти проблемы, кстати, могли способствовать и воскрешению обычая умыкания невест.
К древнейшим славянским обычаям восходят многие календарные обряды южных славян. Однако иные из них еще в дохристианскую эпоху испытали местные, балканские влияния - также еще языческие. К исконно-славянским обычаям относится, например, летнее животное жертвоприношение громовержцу. К славянским обычаям восходит и качание на качелях, сопровождавшее многие календарные праздники и приносящее, по поверью, плодородие земле.
Исконно-славянский же по происхождению - обряд вызывания дождя посвященными громовержцу девственницами ("додолами", "пеперунами"). Нагих, украшенных зеленью, их в этом обряде под пение заклинаний щедро обливали водой, имитируя дождь. По завершении обряда участники одаривались, приносились жертвы и следовала ритуальная трапеза. Через славян этот обычай восприняли соседние балканские народы. Но и сами славяне восприняли местный, балканский обычай вызывания дождя, языческий, приуроченный в христианском календаре ко дню святого Германа (12 мая). В нем женщины хоронили или топили фигуру "Германа", понимаемую как искупительная жертва, умершая от "засухи ради дождей". Обычай восходил к почитанию фракийских умирающих и воскресающих богов плодородия человеческими жертвами. Но славяне восприняли его уже у крещеных фракийцев и уже в "замещенном", игровом виде.
Подобное же произошло с "кукерскими" играми - шествием ряженых "кукеров", которое вобрало в себя и исконно славянские, и балканские мотивы. Магические ритуалы и игровые бесчинства ряженых, облаченных в вычурные костюмы, завершались шуточным "убийством" и "воскрешением" их "царя". Источники обычая - древние фракийские дионисии и сходные с ними славянские ритуалы. Именно южные славяне, встретившись с замещением и пародированием ритуальных убийств у принявших крещение балканских народов, первыми отказались от подлинных сезонных человеческих жертв. Их заменили сожжением чучел, игровыми действами и т.д. Позднее примеру южных сородичей последуют и северные славяне. В то же время культура и самих туземцев Фракии и Иллирика еще оставалась наполовину языческой. Об этом свидетельствует, помимо прочего, грубый эротизм воспринятых у них славянами обрядов (впрочем, совершенно не чуждый и исконно-славянскому язычеству). Например, "Германа" и "кукеров" наделяют подчеркнутыми мужскими признаками, каковые с азартом используются в обряде.
Среди чуть более ранних, известных и северным славянам языческих заимствований - праздник русалий (латинские розалии), совместившийся у славян с их "навьей" неделей поминания умерших, а в христианстве с праздничным циклом Троицы. У южных славян праздник русалий включал поминальные трапезы и ритуальные "целительные" омовения. Главная же часть празднования - шествия ряженых "русальских дружин", призванные обезопасить селения от нечисти и обеспечить плодородие. У сербов и хорватов (более ранний вариант) "дружины" составляют девушки, у болгар - мужчины. Но у болгар "дружины" лучше сохранили черты языческого ритуального союза - замкнутость и строгий иерархический порядок. Ряженые обходили дома, собирая дары, распевали заклинания, вводя себя в будто бы целебный экстаз, даже устраивали между собой (при встрече двух разных "дружин") смертельные побоища. Славянские русалии, в свою очередь, "вернулись" от южных славян в обрядность неславянских народов Балкан.
Контакты южных славян с местным населением были широки и многообразны. В конечном счете именно они придали южнославянской культуре ее неповторимый облик. Это обеспечило ей уникальную роль посредника между ромейской цивилизацией и славянским миром. Роль, которую южные славяне не перестанут играть на протяжении восьми веков. И одним из важнейших достижений их в этой роли стало восприятие и передача северным сородичам христианских ценностей. Мы увидим, как уже в VII столетии начинается принятие балканскими славянами христианства. Новая культурная область, возникшая в итоге разрушительной войны на стыке византийского и "варварского" мира, как будто специально предназначалась стать первой на этом пути. Но путь - повторим еще раз - предстоял неблизкий.