ЛЕКЦИЯ V

Вступление Александра на престол. – Его настроение и степень подготовленности. – Первые сотрудники Александра и меры, принятые им в первые три месяца. – Работы негласного комитета. – Его состав. План работ. Обсуждение политической реформы. – Крестьянский вопрос. Образование министерств и преобразование Сената. Итоги работ негласного комитета.

Положение Александра I в начале царствования

Вступив на престол 23-х лет от роду, Александр, как мы видели, далеко не был уже тем наивным мечтателем, каким он являлся в письмах к Лагарпу 1796–1797 гг. Он не утратил, правда, стремления к добру, но в значительной мере потерял прежнее доверие к людям и не был уже прежним энтузиастом.

Но вместе с тем, несмотря на участие в делах управления при Павле, он продолжал оставаться неопытным в управлении и, в сущности, почти столь же неосведомленным относительно положения России, как и раньше. Однако же то уныние, то видимое сознание своей беспомощности, которое он проявлял в первые дни после своего воцарения, отнюдь не следует принимать за отсутствие или слабость воли. Впоследствии он доказал, что воля у него была довольно настойчива, что он умел достигать того, чего хотел, но не хватало, особенно на первых порах, положительных знаний, не хватало точно обдуманной программы и опытности. Он сам это прекрасно сознавал и потому-то колебался, не зная, что предпринять немедленно.

В то же время, за исключением нескольких старых государственных деятелей, плохо понимавших его стремления, не было возле него никого, на кого он мог бы опереться и кому он мог бы вполне верить. Были умные люди вроде Палена и Панина, но им он не мог вполне верить благодаря их роли в заговоре против Павла; есть даже основание думать, что они ему внушали прямое отвращение, которое он, однако же, скрывал . Екатерининские вельможи были разогнаны Павлом, наиболее выдающиеся из них (напр., Безбородко) успели уже умереть, а к оставшимся в живых у Александра особенного доверия не было. Александр, впрочем, очень обрадовался, когда в самую ночь переворота явился по его зову один из «старых служивцев», Д.П. Трощинский, которого он знал за честного человека и за опытного дельца. Затем он назначил другого «старого служивца» Беклешева на пост генерал-прокурора вместо уволенного Обольянинова .

Были, конечно, немедленно вызваны из-за границы личные друзья Александра: Чарторыйский, Новосильцев и Кочубей, но они быстро приехать не могли при тогдашних средствах сообщения...

То обстоятельство, что Александр не приказал немедленно арестовать заговорщиков, графов Палена и Панина, причем оставил первого из них на службе и пригласил вновь второго, отставленного перед тем Павлом, – некоторые склонны были объяснить слабостью воли молодого царя. Однако, зная теперь все обстоятельства заговора, мы можем сказать, что он, в сущности, едва ли и мог поступить иначе, потому что оба они в убийстве Павла непосредственно не участвовали; а если бы Александр привлек их только за самое участие в заговоре, то он должен был бы привлечь и самого себя. И по государственным соображениям, при том безлюдье, в котором он находился, он должен был дорожить каждым способным государственным человеком. В руках Палена к тому же сосредоточивались в тот момент все нити управления, и он был единственным человеком, который знал, где что находится, и мог в одну минуту решить то, что от всякого другого потребовало бы предварительных справок и изучений; между тем положение было очень трудное и даже рискованное, по крайней мере по внешности, в отношениях международных. Ведь Павел в конце царствования путем безрассудных репрессий и ряда вызывающих действий не на шутку вооружил против себя Англию и заставил англичан предпринять морскую экспедицию против России и ее союзницы Дании. Через неделю после смерти Павла адмирал Нельсон уже бомбардировал Копенгаген и, уничтожив весь датский флот, готовился бомбардировать Кронштадт и Петербург. Требовались решительные меры, чтобы предотвратить это вторжение англичан и притом без ущерба для национального самолюбия. А Пален был единственным наличным в Петербурге членом коллегии иностранных дел. Он очень быстро и успешно справился с этой задачей, – быть может, благодаря тому, что английское правительство было до некоторой степени посвящено бывшим послом Витвортом, близким с заговорщиками, в смысле совершающегося переворота. Как бы то ни было, в самое короткое время англичане вполне успокоились, и Нельсон, даже с извинениями, отплыл назад от Ревеля.

Что касается Никиты Петровича Панина, то он был одним из очень немногих тогда опытных и даровитых дипломатов, и поэтому возвращение его к делам было тоже совершенно естественно. Александр призвал его в Петербург из подмосковного имения и немедленно передал ему в управление все иностранные дела .

Первые реформы Александра I

С первых же дней своего царствования Александр, несмотря на подавленное настроение, проявил большую энергию в таких делах, которые представлялись ему ясными.

В самую ночь переворота он не забыл сделать распоряжение о возвращении казаков, отправленных завоевывать Индию.

В ту же ночь Трощинский наспех, но очень удачно, составил проект манифеста о восшествии молодого императора на престол. В этом манифесте Александр торжественно обещал управлять народом «по законам и по сердцу бабки своей – Екатерины Великой». Ссылка на Екатерину казалась чрезвычайно удачной, потому что она знаменовала в глазах современников прежде всего обещания отменить все то, что было сделано Павлом, причем положение дел, бывшее при Екатерине, рисовалось в то время большинству в розовом свете.

В тот же день Александр велел освободить из тюрем и ссылки всех жертв тайной экспедиции.

Тогда же он приступил и к перемене личного состава служащих, действуя на первых порах весьма осторожно. На первый раз были уволены: государственный прокурор Обольянинов, которому принадлежала при Павле роль верховного инквизитора; шталмейстер Кутайсов, один из виднейших и презреннейших наушников Павла, который будучи сначала простым камердинером, достиг затем в царствование Павла высших государственных степеней, украсился орденами, получил огромные богатства, но пользовался всеобщей ненавистью; и московский обер-полицмейстер Эртель, приводивший при Павле в трепет население первопрестольной столицы.

Затем последовал ряд указов, отменивших ненавистные обскурантские и запретительные меры Павла: возвращены были на службу все исключенные без суда чиновники и офицеры, число которых простиралось от 12 до 15 тыс.; объявлена была амнистия всем беглецам (кроме убийц); уничтожена была тайная экспедиция, причем было объявлено, что всякий преступник должен быть обвиняем, судим и наказываем «общею силою законов»; чиновникам было объявлено, чтобы они не дерзали чинить обид обывателям; отменено было запрещение ввоза иностранных книг, повелено было распечатать частные типографии, снято было запрещение с ввоза товаров, и был объявлен свободный пропуск русских подданных за границу; затем восстановлены были жалованные грамоты дворянству и городам; восстановлен более свободный таможенный тариф 1797 г. Солдаты были избавлены от ненавистных буклей, которые было приказано отрезать, – только косы, несколько укороченные, оставались еще до 1806 г. Наконец, был затронут и крестьянский вопрос, именно: Академии наук, которая издавала ведомости и публичные объявления, было запрещено принимать объявления о продаже крестьян без земли. К этому свелись наиболее важные меры первых недель царствования Александра.

Все эти меры не давали каких-нибудь новых учреждений, не являлись коренными преобразованиями существующего строя и потому не требовали никакой программы, никакой подготовительной разработки: это было простое и быстрое устранение всех нелепых тиранических распоряжений, которые сделаны были Павлом. Необходимость всех этих мер была ясна и для Александра, и для всех окружавших его, почему он и мог их принять без всяких приготовлений. Этим, главным образом, его деятельность на первых порах и ограничивается; вопросы органических преобразований оставлялись пока открытыми; для их разрешения нужно было сначала подготовить программу. Александр смутно чувствовал, что без определенного плана и без подготовительных работ таких реформ нельзя провести.

Впрочем, в первое время он сделал все же несколько шагов по направлению и к органическим преобразованиям. Трощинский подготовил преобразование придворного совета, который был основан еще в конце царствования Екатерины и превратился при Павле в своего рода высший цензурный комитет, потому что Павел на него возлагал цензуру новых книг и сочинений русских и иностранных, пока не запретил окончательно ввоза всяких книг из-за границы и пока не перестали в России печататься русские книги, кроме учебников и справочных изданий . Этот придворный совет был 26 марта упразднен с оставлением за штатом его членов, а через четыре дня, 30 марта, был учрежден «непременный совет», который должен был стать совещательным учреждением при государе по всем важнейшим делам. В состав его было назначено 12 лиц из числа сановников, менее других возбуждавших недоверие Александра. В числе их был и Трощинский, которому было поручено и главное управление канцелярией этого совета.

Следующим более крупным шагом, который Александр в этом направлении сделал, были указы 5 июня 1801 г. Сенату. В первом из них Сенату повелевалось самому представить доклад о своих правах и обязанностях для утверждения оных на незыблемом основании, как государственный закон. Мысль Александра клонилась в тот момент, по-видимому, к тому, чтобы восстановить силу Сената как высшего органа правительственной власти и в особенности законом обеспечить ему независимость суждений и распоряжений,

Другим указом 5 июня учреждалась «под собственным ведением» императора и под непосредственным управлением графа Завадовского «комиссия о составлении законов». Эта комиссия предназначалась не для выработки нового законодательства, а для выяснения и согласования существующих старых законов, т. е. для устранения того обстоятельства, которое являлось одной из коренных причин беспорядков и злоупотреблений в управлении страной, дававших себя так сильно чувствовать при Екатерине. Конечным результатом работы этой комиссии должно было быть издание свода действующих законов. В рескрипте Завадовскому было сказано: «Поставляя в едином законе начало и источник народного блаженства и быв удостоверен в той истине, что все другие меры могут сделать в государстве счастливые времена, но один закон может утвердить их навеки, – в самых первых днях царствования моего и при первом обозрении государственного управления признал я необходимым удостовериться в настоящем сей части положении. Я всегда знал, что с самого издания уложения (речь идет об уложении Алексея Михайловича 1649 г.) до дней наших, т. е. в течение одного века с половиною, законы, истекая от законодательной власти различными и часто противоположными путями и быв издаваемы более по случаям, нежели по общим государственным соображениям, не могли иметь ни связи между собой, ни единства в их намерении, ни постоянности в их действии. Отсюда всеобщее смешение прав и обязанностей каждого, мрак, облежащий равно судью и подсудимого, бессилие законов в их исполнении и удобность переменять их по первому движению прихоти или самовластия...»

Указы эти имели в то время огромное демонстративное значение. После произвола и самовластия Павлова царствования мысль Александра поставить выше всего закон и обеспечить всем возможность знать этот закон являлась, несомненно, именно такой мыслью, которая могла всего более создать молодому государю популярность и обеспечить, ему сочувствие образованного слоя общества. Выраженное им желание возвысить и укрепить положение Сената как независимого хранителя законов все мыслящие люди толковали как искреннее намерение отказаться от произвольных действий.

Таковы были первые шаги, сделанные Александром в первые три месяца по его воцарении. Он вовсе не думал на них останавливаться.

Негласный комитет Александра I

Портрет графа Павла Строганова. Художник Джордж Доу

Еще 24 апреля 1801 г. Александр завел, в первый раз по восшествии на престол, разговор о необходимости коренного государственного преобразования с П. А. Строгановым – одним из личных своих друзей. Строганов, однако, выразил при этом мысль, что сперва надо преобразовать администрацию, а потом уже приступить к ограничению самодержавия. Александр, казалось, одобрил эту мысль, но у Строганова получилось от всего этого разговора общее впечатление, что взгляды молодого государя отличались в этот момент большой туманностью и неясностью .

В мае 1801 г. Строганов, вследствие приведенного апрельского разговора, представил Александру записку, в которой предлагал ему учредить особый негласный комитет для обсуждения плана преобразований. Александр одобрил эту мысль Строганова и назначил в состав комитета Строганова, Новосильцева, Чарторыйского и Кочубея; но так как ни Кочубея, ни Чарторыйского, ни Новосильцева в Петербурге еще не было, то начало работы нового комитета было отсрочено до их приезда. Работы эти начались лишь 24 июня 1801 г. Отсюда видно, что все вышеприведенные распоряжения и отмены различных распоряжений Павла сделаны были Александром без всякого участия «негласного комитета» в противность утверждению многих историков этой эпохи, в том числе и П.Н. Пыпина.

Задачи и план работ негласного комитета были точно сформулированы в первом же его заседании. Признано было необходимым прежде всего узнать действительное положение дел, затем реформировать правительственный механизм и, наконец, обеспечить существование и независимость обновленных государственных учреждений конституцией, созданной самодержавной властью и соответствующей духу русского народа. Такова была задача негласного комитета. Эта формулировка вполне соответствовала взглядам Строганова, но не выражала вполне взглядов самого Александра, которого в это время занимала главным образом мысль об издании какой-нибудь демонстративной декларации в роде знаменитой Декларации прав человека и гражданина. Строганов же считал, как уже упомянуто, что начать дело надо с упорядочения государственной организации, которое не было доведено до конца Екатериной и сменилось затем полным хаосом в царствование Павла.

Так как собирание сведений о положении дел в России, порученное Новосильцеву, должно было затянуться, то решено было предоставить Новосильцеву делать доклады по мере поступления сведений о состоянии различных отраслей государственного управления, излагая в них свои соображения о том, какие преобразования следует предпринять в ближайшем будущем.

К сожалению, изучение это понималось не слишком глубоко и сводилось в сущности к изучению правительственного аппарата и выяснению его недостатков, а не к изучению положения народа; программа, которая была предложена Новосильцевым, состояла из следующих отделов: 1) вопросы о защите страны с суши и с моря; 2) вопросы об отношении к другим государствам; 3) вопрос о внутреннем состоянии страны в отношении статистическом и административном. Под «статистическим отношением», конечно, и могло разуметься изучение положения народа; но согласно плану под «статистическим отношением» разумелись только: торговля, пути сообщения, земледелие и промышленность, а к административному порядку, признанному за clef de la voute [ключевой вопрос] должны были относиться: правосудие, финансы и законодательство.

Конечно, из перечисленных отделов в наше время каждый признает самым важным именно исследование в статистическом отношении положения России, если его понимать так, как понимают это теперь; но тогда никакой статистики не было; заседания негласного комитета происходили к тому же тайно, так что и предпринять какую-либо анкету комитет от своего имени не мог. Конечно, эту анкету можно было бы произвести от имени одного из правительственных учреждений, но в то время сами члены комитета едва ли сумели бы выработать надлежащую программу исследования. Притом, при тогдашних средствах сообщения, требуемые сведения могли быть собраны лишь в течение сравнительно продолжительного времени (на это потребовалось бы при тогдашних условиях, конечно, гораздо более года); а между тем Александр очень торопил комитет. Таким образом, если члены негласного комитета и пользовались статистическими данными, то лишь теми, которые могли быть получены ими через непременный совет или случайно оказывались в их распоряжении, будучи получены через государя или от отдельных государственных деятелей. Кое-чем могли они пользоваться и из запаса собственных наблюдений, но, к сожалению, такой запас мог быть сколько-нибудь существенным (по отношению к внутренней жизни страны) разве только у Строганова, который, проживая в деревне, познакомился несколько с сельским бытом, а у Кочубея и Чарторыйского имелся лишь в области иностранных сношений.

Обсуждение первого пункта программы, именно вопроса о защите страны с суши и с моря, заняло немного времени и было передано в особую комиссию из сведущих в военном и морском деле лиц. Обсуждение второго пункта – отношения к другим государствам – обнаружило прежде всего полную неподготовленность и неосведомленность в делах внешней политики самого Александра. Наоборот, Кочубей и Чарторыйский, как опытные дипломаты, имели довольно определенное знание и взгляды в этом отношении. Что касается Александра, то он, только что подписав дружественную конвенцию с Англией, довольно удачно разрешившую наиболее острые из спорных вопросов морского права, в комитете вдруг выразил мнение, что следует озаботиться составлением коалиции против Англии. Этим мнением Александр привел членов комитета в большое недоумение и даже смущение, тем более что они знали склонность императора беседовать лично с представителями иностранных держав и, следовательно, могли основательно опасаться той путаницы, которую Александр мог внести в это ответственное дело. Комитет настойчиво посоветовал Александру спросить по этому вопросу мнения старых опытных дипломатов, причем члены комитета указали на гр. А. Р. Воронцова.

Эта первая неудача произвела на Александра довольно сильное впечатление, и на следующее заседание он явился уже более подготовленным. В этом заседании он попросил Кочубея изложить свой взгляд на внешнюю политику России. Кочубей, однако же, в свою очередь, пожелал сперва подробнее познакомиться со взглядами самого Александра. Произошел обмен мнений. При этом все согласились в конце концов со взглядами Чарторыйского и Кочубея, в соответствии с которыми было признано, что Англия является естественным другом России, так как с Англией связаны все интересы нашей внешней торговли, ибо весь почти вывоз наш шел тогда в Англию. В то же время было указано, что по отношению к Франции надо ставить пределы честолюбивым стремлениям ее правительства, по возможности, впрочем, не компрометируя себя. Таким образом, первое постановление комитета по делам внешней политики совершенно не согласовалось с тем первоначальным мнением Александра, которое он туда принес. Для Александра первый блин вышел комом; но он скоро показал, что именно в сфере дипломатии он был одарен выдающимися талантами и сумел не только вполне ориентироваться в иностранной политике, но и выработать себе в ней вполне самостоятельный взгляд на вещи.

Проекты государственных реформ в негласном комитете

Князь Виктор Кочубей. Портрет кисти Франсуа Жерара, 1809

В следующих заседаниях комитет перешел к внутренним отношениям, изучение которых и должно было составлять его главную задачу. Эти отношения рассматривались с большими отступлениями в сторону. Александра самого занимали больше всего два вопроса, которые в его уме тесно связывались между собой; это вопрос о даровании особой хартии или какой-нибудь декларации прав, – вопрос, которому он придавал особенное значение, желая скорее проявить и огласить свое отношение к управлению страной; другой вопрос, его интересовавший и отчасти связанный с первым, был вопрос о преобразовании Сената, в котором он видел тогда охранителя неприкосновенности гражданских прав. В этом Александра поддерживали и старые сенаторы, как либералы, так даже и консерваторы, как, например, Державин. А князь П. А. Зубов (последний фаворит Екатерины) представил даже проект о превращении Сената в независимый законодательный корпус. Александру этот проект показался, на первый взгляд, осуществимым, и он передал его на рассмотрение в негласный комитет. По проекту Зубова, Сенат должен был состоять из высших чиновников и представителей высшего дворянства. Державин же предлагал, чтобы Сенат состоял из лиц, избираемых в своей среде чиновниками первых четырех классов. В негласном комитете нетрудно было доказать, что такие проекты не имеют ничего общего с народным представительством.

Третий проект, переданный в комитет Александром и касающийся внутренних преобразований, был составлен А. Р. Воронцовым. Этот проект не касался, впрочем, преобразования Сената. Воронцов, идя навстречу другой мысли Александра, именно мысли о хартии, выработал проект «жалованной грамоты народу», которая по внешности напоминала собою жалованные грамоты Екатерины городам и дворянству, а по содержанию распространялась на весь народ и представляла серьезные гарантии свободы граждан, так как повторяла в значительной степени положение английского Habeas corpus act.

Когда члены негласного комитета стали рассматривать этот проект, то особенно обратили внимание именно на эту часть его, и Новосильцев высказал сомнение, можно ли давать такие обязательства при данном состоянии страны, и опасение, как бы через несколько лет не пришлось взять их назад. Когда Александр услыхал такое суждение, то сейчас же сказал, что и ему приходила в голову та же самая мысль и что он даже выразил ее Воронцову. Негласный комитет признал, что опубликование такой грамоты, которое предполагали приурочить к коронации, нельзя считать своевременным.

Этот случай довольно характерен: он ярко иллюстрирует, до какой осторожности доходили те самые члены негласного комитета, которых их враги честили потом, не обинуясь, якобинской шайкой. Оказалось, что «старый служивец» Воронцов на практике в некоторых случаях мог быть более либеральным, чем эти «якобинцы», собиравшиеся в зимнем дворце .

Крестьянский вопрос в негласном комитете

Портрет графа Николая Новосильцева. Художник С. Щукин

Таких же умственных и консервативных взглядов держались они и по крестьянскому вопросу. Впервые негласный комитет коснулся этого вопроса по поводу той же «грамоты» Воронцова, так как в ней был пункт о владении крестьян недвижимой собственностью. Самому Александру показалось тогда, что это право довольно опасное. Затем, уже после коронации, в ноябре 1801 г., Александр сообщил комитету, что многие лица, как, например, Лагарп, прибывший по вызову Александра в Россию, и адмирал Мордвинов, который был убежденным конституционалистом, но со взглядами английского тори, заявляют о необходимости что-либо сделать в пользу крестьян. Мордвинов, со своей стороны, предложил и практическую меру, которая заключалась в распространении права владения недвижимыми имуществами на купцов, мещан и казенных крестьян.

Сразу, пожалуй, непонятно, почему эта мера относится к крестьянскому вопросу, но у Мордвинова была своя логика . Он считал необходимым ограничить самодержавную власть и полагал, что наиболее прочное ограничение ее может обеспечить наличность независимой аристократии; отсюда его желание прежде всего создать такую независимую аристократию в России. Он шел при этом на то, чтобы значительная часть казенных земель была продана или роздана дворянству, имея в виду усиление имущественной обеспеченности и независимости этого сословия. Что же касается собственно крестьянского вопроса и уничтожения крепостного права, то он считал, что право это не может быть нарушено произволом верховной власти, которая вовсе не должна вмешиваться в эту область, и что освобождение крестьян от крепостной зависимости может совершиться только по желанию самого дворянства. Стоя на этой точке зрения, Мордвинов стремился создать такой экономический строй, при котором дворянство само признало бы невыгодным подневольный труд крепостных и само отказалось бы от своих прав. Он надеялся, что на землях, которыми позволят владеть разночинцам, образуются формы с наемным трудом, которые явятся конкурентами крепостному хозяйству и побудят помещиков потом к упразднению крепостного права. Таким образом, Мордвинов хотел исподволь подготовить почву для отмены крепостного права вместо каких бы ни было мер, клонящихся к законодательному его ограничению. Вот как тогда обстояло дело с крестьянским вопросом даже среди либеральных и образованных людей, как Мордвинов.

Зубов, который, собственно, никаких принципиальных идей не имел, а просто шел навстречу либеральным желаниям Александра, представил тоже проект и по крестьянскому вопросу – и даже более либеральный, чем мордвиновский: он предлагал запретить продажу крепостных крестьян без земли. Мы видели, что Александр уже запретил Академии наук принимать объявления о такой продаже, но Зубов шел дальше: желая придать крепостному праву вид владения имениями, к которым прикреплены постоянные рабочие (glebae adscripti), он предлагал запретить владение дворовыми, переписав их в цехи и гильдии и выдав помещикам деньги в возмещение ущерба.

В негласном комитете первым высказался против проекта Зубова, и притом самым категорическим образом, Новосильцев. Он указывал, что у государства прежде всего нет денег, чтобы выкупить дворовых, и что, затем, совершенно неизвестно, что делать с этой массой людей, которые ни к чему не способны. Далее в том же заседании было высказано соображение, что нельзя сразу принимать несколько мер против крепостного права, так как такая торопливость может вызвать раздражение дворянства. Идеи Новосильцева никем не были вполне разделены; но Александра они, по-видимому, поколебали. Горячо высказался против крепостного права Чарторыйский, указавший, что крепостное право на людей есть такая гадость, в борьбе с которой не следует руководиться никакими опасениями. Кочубей указал, что если принят будет один мордвиновский проект, то крепостные крестьяне будут основательно считать себя обойденными, так как другим сословиям, о бок с ними живущим, будут даны важные права, а им одним не будет дано никакого облегчения в их судьбе. Строганов сказал большую и красноречивую речь, которая была главным образом направлена против той мысли, что опасно раздражать дворянство; он доказывал, что дворянство в политическом отношении в России представляет нуль, что оно не способно протестовать, что оно может быть только рабом верховной власти; в доказательство он приводил царствование Павла, когда дворянство доказало, что оно даже собственной чести не умеет защитить, когда эта честь попирается правительством при содействии самих дворян. Вместе с тем он указывал, что крестьяне до сих пор считают единственным своим защитником именно государя, и что преданность народа государю зависит от народных надежд на него, и что вот эти надежды действительно опасно поколебать. Поэтому он находил, что если вообще руководствоваться опасениями, то нужно принимать в расчет прежде всего именно эти наиболее реальные опасения.

Его речь была выслушана с большим вниманием и произвела, по-видимому, некоторое впечатление, но она все же не поколебала ни Новосильцева, ни даже Александра. После нее все помолчали немного, а затем перешли к другим делам. Проект, предложенный Зубовым, принят не был. Была принята в конце концов только мера Мордвинова: таким образом, было признано право лиц недворянских сословий покупать ненаселенные земли. Новосильцев просил позволения посоветоваться относительно меры, предложенной Зубовым, с Лагарпом и с тем же Мордвиновым, Лагарп и Мордвинов высказали то же сомнение, что и Новосильцев. Замечательно, что Лагарп, которого считали якобинцем и демократом, был по крестьянскому вопросу так же нерешителен и робок, как и остальные. Он главной нуждой в России считал просвещение и упорно подчеркивал, что без просвещения нельзя ничего достичь, но при этом указывал и на трудность распространения просвещения при крепостном праве, в то же время находя, что трогать серьезно крепостное право при таком состоянии просвещения тоже опасно. Таким образом, получался своего рода заколдованный круг.

Члены негласного комитета полагали, что со временем они придут к упразднению крепостного права, но путем медленным и постепенным, причем даже направление этого пути оставалось неясным.

Что касается положения торговли, промышленности и земледелия, то все эти отрасли народного хозяйства, в сущности, так и не были исследованы, хотя как раз в это время все они были в таком состоянии, что должны были бы обратить на себя серьезное внимание правительства.

Учреждение министерств (1802)

Князь Адам Чарторыйский, 1808

Важнейшие работы негласного комитета заключались в преобразовании центральных органов управления. Необходимость этого преобразования сделалась очевидной еще с тех пор, как Екатерина преобразовала местные учреждения, не успев преобразовать центральных, но упразднив большую часть коллегий. Мы видели, что уже при ней в ходе дел центральных учреждений получилась большая путаница. Поэтому и для членов негласного комитета была очевидна неотложность преобразования именно центральных органов управления. Путаница в делах доходила до того, что, когда происходили крупные беспорядки и даже бедствия, вроде, например, вымирания людей в Сибири от голода, то неизвестно было даже, кто, собственно, может дать ответственные сведения о положении дел. Под влиянием именно подобного случая Александр выразил желание, чтобы вопрос о разграничении компетенции отдельных центральных учреждений подвинулся скорее, и так как обычного докладчика – Новосильцева – в тот момент не было в комитете, то император обратился к Чарторыйскому с поручением составить доклад по этому вопросу. 10 февраля 1802 г. Чарторыйский представил доклад, замечательно стройный и ясный; в нем он указывал на необходимость строгого разделения компетенции высших органов управления, надзора, суда и законодательства и точного определения роли каждого из них. По мнению докладчика, следовало прежде всего освободить Сенат от зависимости его от собственной канцелярии; ибо при существовавшем порядке вершителем всех дел в Сенате являлся генерал-прокурор, бывший начальником канцелярии Сената и имевший личный доклад у государя. Затем Чарторыйский высказался за необходимость точного определения компетенции непременного совета и за разграничение компетенции Сената и непременного совета. При этом он полагал, что Сенат должен ведать лишь спорные дела, как административные, так и судебные, а непременный совет должен являться совещательным учреждением, где должны рассматриваться дела и проекты законодательного характера. Высшая администрация, по мнению Чарторыйского, должна быть разделена между отдельными ведомствами, с точно определенным кругом дел; при этом во главе каждого такого ведомства должна была стоять, по его мнению, не коллегия, а единоличная власть ответственного министра. Докладчик отлично выяснил, что в коллегиях всякая личная ответственность по необходимости исчезает.

Мы видим таким образом, что именно Чарторыйскому принадлежит заслуга определенной и ясной постановки вопроса о министерствах. Прежде это приписывалось Лагарпу, но теперь, с опубликованием протоколов негласного комитета, которые аккуратно велись Строгановым, на этот счет не может быть никаких сомнений. Далее в докладе Чарторыйского указывалась еще мера, которая касалась преобразования судебной части. Чарторыйский высказывался за желательность придерживаться при этом новейшей французской судебной системы, введенной после революции, причем он сообразно этой системе разделил суд на уголовный, гражданский и полицейский, т. е.суд, ведающий дела о мелких правонарушениях, соответствующий теперешним мировым судам. Высшей инстанцией по проекту являлся для всех судебных дел высший кассационный суд. Эту часть плана Чарторыйского негласный комитет не успел, однако же, подвергнуть подробной разработке. Но идея Чарторыйского об учреждении министерств была принята единогласно. С февраля 1802 г. все работы негласного комитета сосредоточиваются на разработке этой идеи: через полгода комитет выработал проект учреждения министерств. 8 сентября 1802 г., по разработанному негласным комитетом проекту, были учреждены министерства: иностранных дел, военное и морское, соответствовавшие оставшимся еще в то время коллегиям, и совершенно новые министерства: внутренних дел, финансов, народного просвещения и юстиции. По инициативе самого Александра к ним было добавлено еще министерство коммерции, на учреждении которого он настаивал лишь потому, что желал предоставить непременно звание министра гр. Н. П. Румянцеву, заведовавшему в то время водными путями сообщения. Учреждение министерств было, собственно говоря, единственной вполне самостоятельной и доведенной до конца работой негласного комитета.

Преобразование Сената

Тогда же рассмотрено было в нем и затем опубликовано и новое учреждение Сената. При этом члены комитета отвергли идею преобразования Сената в законодательное учреждение, высказанную отдельными сенаторами, и согласно с основной мыслью Чарторыйского и с запиской самого Сената о своих правах решили, что Сенат должен быть главным образом органом государственного надзора над администрацией и вместе с тем высшей судебной инстанцией. В основу работ по этому вопросу был положен доклад самого Сената о его правах. Были приняты следующие основные пункты учреждения Сената: 1) Сенат есть верховное административное и судебное место в империи; 2) власть Сената ограничивается единой властью императора; 3) председательствует в Сенате государь; 4) указы Сената исполняются всеми, как собственные указы государя, который один может остановить их исполнение; 5) дозволяется Сенату представлять государю о таких высочайших указах, которые сопряжены с большими неудобствами при исполнении, либо несогласны с другими законами, или не ясны; но когда по представлению Сената не будет сделано изменения в указе, то опротестованный указ остается в своей силе; 6) министры должны представлять Сенату свои годовые отчеты на рассмотрение; Сенат может требовать от них всяких сведений и разъяснений и об усмотренных неправильностях и злоупотреблениях должен представлять государю; 7) при несогласии каких-либо решений общего собрания Сената с мнением генерал-прокурора или обер-прокурора дело докладывается государю; 8) по уголовным делам, в которых дело идет о лишении кого-либо дворянства и чинов, все такие случаи должны представляться на конфирмацию государя; 9) за несправедливые жалобы на Сенат государю виновные подвергаются суду; 10) сенатор, обличенный в преступлении, подвергается суду общего собрания Сената.

В общем эти основные пункты сенатской компетенции не противоречили основным положениям петровского регламента.

При обсуждении в негласном комитете вопроса о реформе Сената и именно при определении компетенции Сената возник, между прочим, в связи с образованием министерств вопрос об отношении Сената к министрам, так как в число статей, определяющих компетенцию Сената, решено было, включить, между прочим, и статью о порядке надзора Сената за министерствами, в силу которой, как только что сказано, министры должны были представлять в Сенат свои годовые отчеты, причем, если выяснялась неправильность действий какого-либо министерства, Сенату предоставлялось право входить к императору с представлением о привлечении соответствующего министра к ответственности. Этот пункт вызвал резкие возражения со стороны Александра, который доказывал, что при таких условиях Сенат явится тормозом на пути преобразовательной деятельности государя, и долго не соглашался на предоставление Сенату права контроля над министерствами, даже в таком умеренном виде. То упрямство, с которым Александр возражал против этого пункта, показывает, насколько были мечтательны его либеральные взгляды: при первой же практической попытке подвергнуть контролю даже не его личные действия, а деятельность его сотрудников он тотчас же оказал упорное сопротивление этому проекту, усматривая в нем лишь одни досадные для него отрицательные стороны. Он не без основания опасался, что Сенат, составленный из «старых служивцев», будет тормозить его реформаторскую деятельность, но замечательно, что ввиду этого опасения Александр уже не мог стать на принципиальную точку зрения и не видел связи этого вопроса с его собственными принципами.

Еще ярче выразился поверхностный характер тогдашних его политических взглядов в происшествии, вскоре после того случившемся благодаря той статье регламента Сената, которою Сенату предоставлялось право высказывать свои возражения против новых указов, если они не соответствуют законам, неясны по своему смыслу или неудобны по тем или иным соображениям. Это право соответствовало привилегии старых французских парламентов, носившей название droit de remontrance.

Вскоре после опубликования нового регламента Сената как раз встретился повод применить это право. По докладу военного министра император определил, что все дворяне унтер-офицерского звания обязаны служить в военной службе 12 лет. Один из сенаторов, гр. Северин Потоцкий, не без основания усмотрел в этом нарушение жалованной грамоты дворянству и предложил Сенату протестовать против такого высочайшего повеления, пользуясь предоставленным ему правом. Генерал-прокурор сената Г. Р. Державин был, однако, так поражен этим протестом, что не решился даже допустить обсуждение этого доклада в Сенате, а отправился с этим делом сперва к Александру. Государь тоже был очень смущен докладом Державина, но приказал действовать законным путем. На следующий день Державин прибежал к Александру со словами: «Государь, весь Сенат против вас по вопросу, поднятому Потоцким». Император, по словам Державина, изменился в лице, но сказал только, чтобы Сенат прислал ему депутацию с мотивированным докладом о протесте. Такая депутация вскоре явилась. Александр принял ее очень сухо, взял письменный доклад и сказал, что даст повеление. Дело это было разрешено лишь спустя довольно продолжительное время: именно в марте 1803 г. Александр издал указ, которым разъяснял, что Сенат неправильно истолковал свои права, что право возражений относится будто бы лишь к старым указам, а не к новым, которые Сенат должен принимать неукоснительно.

Трудно понять, каким образом в уме Александра совмещалась идея необходимости ограничения самодержавной власти с такого рода противоречиями этой идее на практике. Поведение Александра в данном случае тем более было странно, что изложенное право Сената далее не ограничивало, в сущности, его самодержавной власти, так как в случае, если бы государь в ответ на протест Сената просто повторил свою волю об исполнении изданного им указа, то Сенат обязывался по регламенту немедленно принять его к исполнению.

Итоги работы негласного комитета

Главные результаты работ негласного комитета заключались, таким образом, в учреждении министерств и в издании нового регламента Сената.

В мае 1802 г. заседания негласного комитета фактически прекратились; Александр уехал на свидание с прусским королем, а вернувшись, не собирал комитета. Вся преобразовательная работа с этих пор перешла в Комитет министров, собиравшийся в первые годы своего существования под личным председательством императора. Лишь в конце 1803 г. негласный комитет был собран еще несколько раз, но по поводу частных вопросов, не касавшихся коренных преобразований. Таким образом, фактически он участвовал в преобразовательных работах в течение лишь одного года.

Подведем итоги его деятельности. Консерваторы того времени, «старые служивцы» Екатерины и закоренелые крепостники вроде Державина называли членов этого комитета «якобинской шайкой». Но мы видели, что если их можно было в чем обвинять, так скорее в робости и непоследовательности, с какой они следовали по пути к либеральным преобразованиям, ими самими принятому. Оба главных вопроса того времени – о крепостном праве и об ограничении самодержавия – были комитетом сведены на нет. Единственный важный результат его работы заключался в техническом смысле, и когда учреждение министерств появилось, то оно вызвало озлобленную критику со стороны «старых служивцев», называвших реформу дерзновенным занесением руки на петровское коллегиальное начало. Критики указывали также на то, что закон издан в неразработанном виде, что в нем имеются большие несогласованности в компетенции Сената и непременного совета и в отношении к ним министерств; главным же образом противники реформы нападали на то, что не был разработан внутренний состав министерств, не было дано каждому министерству отдельного наказа и не было выяснено отношение министерств к губернским учреждениям.

Что касается упрека в дерзком отношении к петровскому законодательству, то этот упрек фактически неверен, так как петровские коллегии были разрушены, как мы знаем, Екатериной, и теперь предстояло не заменять существующие коллегии министерствами, а строить новое здание на пустом месте. Что же касается несовершенств разработки закона, то их действительно было много. В сущности, закон этот обнимал в одном законоположении все министерства, и действительно подробных наказов не было, и внутренний распорядок не был разработан, и отношение министерств к губернским учреждениям было неясное. Но, признавая все это, надо сказать, что именно введение министерств и могло устранить значительную часть этих недостатков: учреждения были совершенно новые, и нужно было предоставить самим министерствам постепенно, путем опыта выработать свои внутренние порядки и установить взаимные отношения различных ведомств .

Таковы были осязательные результаты работ негласного комитета.

Но для самого Александра работа в негласном комитете с его просвещенными и талантливыми сотрудниками была в высшей степени полезной школой, которая восполнила до некоторой степени тот недостаток положительных знаний, которым он страдал при восшествии на престол, в области как внутренней, так и внешней политики. Воспользовавшись уроками, полученными в негласном комитете, и получив от него в дар усовершенствованный инструмент для дальнейшей разработки вопросов внутреннего управления в виде министерств, и комитета министров, Александр несомненно почувствовал себя более устойчивым и более сознательным в своих намерениях, более вооруженным для проведения своих политических планов, нежели каким он был за год перед тем. Это относится несомненно и к области внешней политики, в которой он и проявил себя вскоре вполне самостоятельно.

Срав. письмо Александра к Екатерине Павловне от 18 сентября 1812 г. в «переписке» их, изд. вел. кн. Николаем Михайловичем. СПб., 1910, стр. 87.

Оба эти деятеля были люди, одаренные природным умом и в общем смысле слова честные, но не особенно образованные; они не были людьми идейными, принципиальными, и в государственных делах руководились главным образом рутиной да «здравым смыслом». К тому же они были в контрах между собой и ссорились очень часто даже в присутствии Александра (Шильдер, II, 30).

Об отношениях Александра к Палену и Панину иначе рассказано в записках декабриста М. А. Фонвизина (племянника известного писателя). В своих, «Записках» Фонвизин – со слов гр. П. А. Толстого, бывшего военным губернатором Петербурга после Палена, – рассказывает, будто бы Александру при самом его вступлении на престол именно Паниным и Паленом было поставлено определенное условие, чтобы он дал торжественное обещание немедленно по воцарении даровать конституцию, но что будто бы генерал Талызин, который командовал гвардейским гарнизоном в столице, вовремя предупредил Александра об этом, уговорил его не соглашаться на эти условия и обещал в случае нужды поддержку всех гвардейских войск, которые находились в Петербурге. Александр, по рассказу Фонвизина, послушался Талызина и отверг предложение Палена и Панина, после чего Пален, взбешенный вмешательством Талызина, приказал, будто бы, отравить его (надо заметить, что Талызин действительно скоропостижно скончался как раз в это время). Легенда утверждает, что эти обстоятельства и были причиной удаления в отставку графов Палена и Панина. Эта легенда долго пользовалась доверием многих; но теперь нельзя сомневаться в ее неверности.

Панин не был в это время даже в Петербурге и приехал в столицу лишь через несколько недель. Притом, если бы все это было правдой, то Александр отставил бы Палена немедленно и не назначил бы Панина, между тем оба они получили отставку только тогда, когда миновала в них необходимость, – спустя несколько месяцев. Обстоятельства отставки Палена известны. Он был отставлен по требованию императрицы Марии Феодоровны, с которой у него произошло в июне 1801 г. резкое столкновение из-за икон, поднесенных ей старообрядцами и выставленных по ее приказанию в часовне, причем на одной из этих икон оказалась надпись, в которой Пален увидел намек на желательность суровой расправы с убийцами Павла. Пален позволил себе приказать убрать икону, выставленную по распоряжению императрицы, и, сверх того, обратился с жалобой на нее к Александру, а императрица, в свою очередь, потребовала его отставки, и Александр не только уволил его, приняв сторону матери, но и приказал ему выехать из Петербурга. Все это произошло лишь в июне 1801.

Панин же управлял иностранными делами с апреля до сентября 1801 г. Теперь вполне определенно выяснены обстоятельства, по которым и ему пришлось оставить свою деятельность: он совершенно не сходился с Александром во взглядах на внешнюю политику и старался провести свою линию, несогласную со взглядами и волей Александра, которые оказались определеннее и тверже, нежели Панин рассчитывал. Нет ничего удивительного в том, что необычное вступление на престол Александра, так долго окруженное тайной, породило различные легенды: ведь многие важные материалы, освещающие это событие, опубликованы только теперь. (Особенно «Архив кн. Воронцова», кн. 11, 14, 18,29 и др. и «Материалы для жизнеописания rp. H. П. Панина» под ред. А. Г. Брикнера, т. VI.)

Сверх цензурных дел совет ведал при Павле дела высшего финансового управления и некоторые случайно вносившиеся в него по особым высочайшим повелениям дела высшей полиции. (См. новое исследование г. Клочкова, стр. 165 и след.)

Скажем здесь несколько слов и о самом П. А. Строганове и других молодых приятелях Александра, вызванных им из-за границы. Строганов был единственным сыном самого богатого из екатерининских вельмож, графа А. С. Строганова. Как и Александр, он был воспитан французом-республиканцем. Этот француз, довольно известный в свое время математик Ромм, в своей дальнейшей судьбе был менее счастлив, чем Лагарп: он был впоследствии членом и даже одно время председателем Конвента 1793 г., а затем кончил жизнь на эшафоте. Это был более суровый и непреклонный республиканец, чем Лагарп. В 1790 г. он путешествовал вместе с молодым Строгановым по Европе и, попав в Париж в разгар революции, вступил в якобинский клуб вместе со своим юным питомцем, который вскоре сделался даже библиотекарем этого клуба, сойдясь при этом с известной революционеркой Теруань де Мерикур.

Когда Екатерина узнала об этом, она воспретила Ромму въезд в Россию и, немедленно вытребовав юного Строганова в Петербург, сослала его в деревню, где жила тогда его мать.

Вскоре, однако, молодой Строганов был возвращен ко двору. Тут он подружился с Александром (через Чарторыйского) и мало-помалу освоился с русскими условиями. От его былого радикализма и якобинства у него оставались, однако, большая прямолинейность в характере и склонность к осуществлению даже либеральных реформ якобинским путем. По взглядам же своим он был довольно умеренный либерал, хотя и с заметным демократическим оттенком. От воспитателя своего Ромма он заимствовал прежде всего замечательную точность мысли и привычку с полной определенностью формулировать свои настроения и взгляды.

Среди молодых советников Александра Строганов был если не наиболее одаренным, то наиболее стойким, с определенным планом действий в голове; все остальные в этом, несомненно, далеко уступали ему. Строганов был старше Александра на пять лет и считал императора человеком с благими намерениями, но слабохарактерным и ленивым и первой своей задачей, – или, вернее, не своей, а задачей того кружка, к которому он принадлежал и относительно которого думал, что этому кружку предстоит преобразовать Россию, – он считал подчинить Александра, чтобы иметь возможность систематически направлять его деятельность к добру. Так как Строганов предвидел, что и целый ряд других лиц совсем иного направления, и чаще всего в личных видах будет стремиться к той же цели, то он считал, что кружку нужно спешить, ибо тогда, когда Александр окажется в подчинении у кого-нибудь другого, будет уже труднее воздействовать на него. Меры, которыми он полагал достигнуть этой цели, были, впрочем, совершенно честные, далекие от обмана, насилия над совестью Александра и т. п. Строганов полагал подчинить Александра своему кружку, стараясь сделаться для него необходимым при разработке всех тех вопросов, которые занимали самого Александра, но для разработки которых у Александра не хватало, по мнению Строганова, ни характера, ни способности к упорному труду. (Характеристику Строганова см, в биографии его, составленной вел. князем Николаем Михайловичем в 1903 г., т. I.)

Другой член этого кружка – Н. Н. Новосильцев – был двоюродным братом Строганова. Он был или казался значительно тоньше его умом и имел большие способности вполне литературно, блестящим слогом, излагать свои мысли. Новосильцев был несколько старше Строганова и, значит, значительно старше Александра, менее пылок, более осторожен, зато не обладал такою точностью мысли и сознательностью намерений, как Строганов. (Там же.)

Третьим членом кружка был кн. Адам Чарторыйский, человек выдающегося ума и дарований, пылкий патриот своей родины, Польши, тонкий политик, трезвый наблюдатель, сумевший значительно глубже других понять сущность характера Александра. Он тоже в свое время увлекался идеями революционной Франции 1789 г., но все его заветные помышления были направлены к восстановлению Польши в виде сильного, независимого государства. Описывая всех членов кружка в своих мемуарах, Чарторыйский сам назвал себя наиболее бескорыстным, так как он участвовал, собственно, в чужом для него деле. К чести Чарторыйского надо сказать, что он никогда не скрывал от Александра своих истинных побуждений и намерений и впоследствии, в 1802 г., прежде чем принять место товарища министра иностранных дел, предложенное ему императором, предупредил Александра, что, как поляк и польский патриот, он, в случае столкновения интересов русских и польских, станет всегда на сторону этих последних («Mémoires du prince Adam Czartoryski». P., 1887),

Четвертым лицом, ранее не принадлежавшим к этому триумвирату и присоединенным к нему самим Александром, был гр. Виктор Павлович Кочубей. Это был выдающийся молодой дипломат, племянник Безбородко, блестяще начавший свою карьеру еще при Екатерине, – 24 лет он был уже послом в Константинополе и умело поддерживал престиж и интересы России. По взглядам своим это был искренний либерал, впрочем, гораздо более умеренный, чем Строганов и чем сам Александр. Он был очень образованный человек, но, воспитанный в Англии, он знал ее, как уверяли современники, лучше, чем Россию.

Однако Кочубей стремился принять участие именно во внутренних преобразованиях России, и охотно отказался ради этого от своей блестящей дипломатической карьеры (он был при Павле уже вице-канцлером).

Записка, представленная Александру гр. А. Р. Воронцовым, напечатана в книге 29 «Архива кн. Воронцова».

О Мордвинове см. историческую монографию проф. В. С. Иконникова «Граф Н. С. Мордвинов». СПб., 1873.

Все приведенные недостатки первого учреждения министерств вскоре отчетливо осознаны были В. П. Кочубеем, что видно из записки его, представленной императору Александру 28 марта 1806 г. Записка эта напечатана в томе ХС «Сборника Русского исторического общества» в числе бумаг, найденных в кабинете Александра после его смерти (стр. 199).

Негласный комитет – это неформальный орган, который был сформирован в марте 1801 года четырьмя близкими друзьями Александра I. Образованию этой закулисной ячейки власти способствовало предшествовавшее убийство его отца - императора Павла I, ставшего жертвой заговора. В состав Негласного Комитета входили Николай Новосильцев, Виктор Кочубей, Павел Строганов и Адам Чарторыйский.

Несколькими годами ранее

Задолго до событий 1801 года вышеупомянутая четверка друзей во главе с будущим императором Александром тайно собиралась (так сказать, «за чашкой чая») и рассуждала о будущем России. Разговоры велись о создании обновленного общества, принципами жизни которого являлось бы всеобщее равноправие, братство, справедливость и свобода граждан. Александр, будучи самым молодым среди своих друзей, горячо поддерживал эти идеи, собирал записи с проектами преобразований и прятал до лучших времен, когда через пару-тройку лет будет образован Негласный Комитет. Эта неформальная организация объединяла молодых и грамотных людей, желавших своей стране – России, только лучшего.

Павел I – осторожный и подозрительный, не приветствовал товарищество сына с либерально настроенными друзьями, поэтому, во избежание возможного заговора, разогнал тайный кружок. Данная мера оказалась временной, до гибели Павла I и восхождения на трон его сына Александра.

На начальном этапе управления государством Александру требовалась поддержка, поэтому он призвал своих друзей, из которых был создан вспомогательный для управления государственными делами орган. В состав Негласного Комитета входили все те же четверо друзей Александра I, с которыми он собирался несколькими годами раньше.

Адам Чарторыйский

Близким по духу императору был Адам Чарторыйский – 27-летний польский помещик, получивший блестящее образование в Европе. Горя желанием помочь своей Родине – Польше - получить свободу, он смело и открыто выражал собственные взгляды. В 1797 году состоялось знакомство с будущим императором Александром I, к которому Адам был приставлен адъютантом. Именно в этот период молодые люди сильно сблизились и подружились. В 1799 году Чарторыйский был удален Павлом I от двора за негативное, как казалось императору, влияние на сына и назначен посланником Российского государства в Сардинском королевстве. Позже, после смерти Павла I и распада Негласного комитета, одним из участников которого он состоял, Адам Чарторыйский получил назначение на должность министра иностранных дел. На этом поприще основной задачей он видел создание максимально комфортных условий к восстановлению независимости Польши в ее прежних границах (до первого раздела Россией).

Виктор Кочубей

Не меньшим доверием Александра I пользовался Виктор Кочубей – близкий друг, которому император доверял свои самые секретные мысли, отображавшие искреннее стремление наведения в стране порядка и введения справедливых законов. С будущим императором Кочубей сблизился в 1792 году и на протяжении продолжительного времени оказывал на него сильное влияние.

Являлся главой кружка молодых друзей и лучше остальных знал состав и права членов парламента, был знаком с произведениями всех английских публицистов. При решении крестьянского вопроса Кочубей не являлся сторонником высвобождения крестьян без земли и перевода их в дворовые.

В области политических преобразований, которые обсуждали члены Негласного Комитета, выступал сторонником нерушимости самодержавия и разделения властей, которое толковал как точное определение взаимосвязи между государственными органами различного уровня, в первую очередь между Сенатом и министерствами. Выступал за расширение полномочий министров и ликвидацию коллективности в исполнительных органах власти. Первым из молодого окружения императора получил министерский пост (с сентября 1801 года – министр внутренних дел).

Павел Строганов

Друг детства и юности Александра I Павел Строганов был третьим в молодой четверке, пытавшейся изменить Россию к лучшему. Выходец из семьи одного из самых крупных российских богачей, не знавшего точного количества принадлежавших ему земель и крепостного люда, владельца огромной коллекции картин, Павел был воспитан французом-республиканцем Жильбером Роммом.

Пройдя обучение во Франции в самый разгар революции, молодой человек проникся идеями якобинцев, помогал им материально и расхаживал по Парижу в красном фригийском колпаке – революционном символе. В связи с этим был немедленно возвращен в Россию Екатериной II, где некоторое время прозябал в деревне. Позже князь появился в Петербурге и женился на княжне Софье Голицыной – грамотной и красивой женщине. Стал вести соответствующий образ жизни просвещенного праздношатающегося вельможи.

Павел Строганов был блестящим и влиятельным придворным, обладал ясным умом и вместе с товарищами разрабатывал проекты важных реформ. Негласный Комитет – это жизненная ступень, обусловившая Строганову успешную самореализацию и будущую карьеру в делах управления государством.

Николай Новосильцев

В состав Негласного комитета также входил родственник Павла Строганова – Николай Новосильцев – специалист по политической экономии, законоведению и всеобщей истории. Получив блестящее образование, он принимал участие в войне против Швеции, где проявил себя настоящим храбрецом. Изворотливый дипломат–переговорщик и хитроумный администратор, Новосильцев уже в молодые годы думал о карьере в сфере управления государством. В беседах с молодыми друзьями Александра он выделялся благонамеренностью и врожденной дипломатичностью, способствующей нахождению общего языка с представителями различных философских и политических воззрений. В глазах своих друзей он выглядел осторожным, внимательным и вдумчивым. Именно надежной, лишенной крайностей и внушающей доверие позицией Новосильцев снискал симпатию императора.

В период недовольства Павла I собраниями молодых друзей сам выехал за границу, где начал вести жизнь образованного русского барина: путешествовал по Европе, изучал книги по медицинской тематике, посещал лекции профессоров университетов. Николаю импонировало истинное европейское совмещение свобод и правопорядка, которое он даже мысленно не мог применить к государственному переустройству России. После гибели Павла I он был вновь призван в Россию и назначен чиновником по поручениям особого характера, что стало первой ступенью в его государственной карьере.

Распад Негласного Комитета

Негласный Комитет – это неформальная государственная ячейка, решениями которой в первые месяцы императорского правления руководствовался Александр I, а представители высшей знати прозвали ее «якобинской шайкой» за попытки внедрения передовых политических идей, присущих Европе, но малоприменимых к Российскому государству с его политической культурой и традициями управления. В постоянных беседах участников Негласного Комитета обсуждались различные планы изменений, общий смысл которых сводился к обязательности укрепления политических позиций молодого императора, чей приход к власти не являлся полностью легитимным.

Если Александр I изначально делился своими планами с близкими друзьями – членами Негласного комитета, ставшего ответом на вызовы времени и на происходящие повсеместно изменения в Европе под влиянием идей и войн Французской революции, то позже, войдя во вкус самодержавного правления, перестал нуждаться в советчиках. Члены Негласного Комитета стали собираться реже (начиная с мая 1802 года). Позже, когда правительство приступило к реализации важной министерской реформы (горячо обсуждавшейся на собраниях), молодые друзья вовсе прекратили свои заседания, не находя в них смысла. Негласный комитет – это организация, которая способствовала политической карьере своих участников, не обидев никого из них. Все они заняли достойные посты в образованных министерствах.

М. А. Приходько

НЕГЛАСНЫЙ КОМИТЕТ И РАЗРАБОТКА

АДМИНИСТРАТИВНЫХ РЕФОРМ В РОССИИ НАЧАЛЕ ХЕХ ВЕКА

Административные преобразования во внутренней политике Российской империи в начале XIX в. достаточно отчетливо подразделяются на учреждение Непременного Совета, сенатскую реформу и министерскую реформу. В той или иной степени все они обсуждались в Негласном комитете (1801-1803) - особом секретном органе при императоре Александре I (в составе В. П. Кочубея, Н. Н. Новосильцева, П. А. Строганова, А. А. Чарторыйского и под председательством императора Александра I).

До сих пор для изучения административных реформ в Российской империи в начале XIX в. и роли в них Негласного комитета основополагающими остаются работы известных советских историков С. Б. Окуня и А. В. Предтеченского1. Основным источником, позволяющим реконструировать ход разработки и осуществления административных реформ являются так называемые протоколы Негласного комитета, которые велись П. А. Строгановым. При этом исследователи как правило обращаются к изданию этого источника, подготовленному вел. кн. Николаем Михайловичем более 100 лет назад2. Данная работа призвана систематизировать информацию об этапах подготовки административных реформ, отталкиваясь от оригиналов рукописей П. А. Строганова.

Как известно, Непременный Совет был учрежден 30 марта 1801 г.3, значительно ранее начала заседаний Негласного комитета. Фактически в Негласном комитете шло обсуждение его возможного дальнейшего преобразования - на 7 заседаниях: 18, 21, 25 ноября, 23 декабря 1801 г., затем 10 февраля, 11 и 12 апреля 1802 года4.

На заседании Негласного комитета 18 ноября 1801 г. обсуждалось предложение С. Р. Воронцова о рассмотрении всех государственных дел в Непременном Совете. Н. Н. Новосильцевым была оглашена его записка по данному вопросу. Автор записки особо выделил минусы данного предложения - отсутствие единства мнений членов Непременного Совета и нарушение секретности в обсуждении важнейших

1 Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М.; Л., 1957; Окунь С. Б. 1) Очерки истории СССР: Конец XVIII - первая четверть XIX века. Л., 1956; 2) История СССР: (Лекции). Часть I. Конец XVIII - начало XIX века. Л., 1974.

2 Николай Михайлович, вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов (1774-1817). СПб., 1903 Т. 1-3.

3 Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е (далее - ПСЗ4). Т. XXVI. СПб., 1830. № 19806. С. 598.

4 Российский государственный архив древних актов (далее - РГАДА). Ф. 1278. Оп. 1. Строгановы. Д. 10. Л. 64-98 об, 125-140 об; Д. 11. Л. 37-44 об; Д. 12. Л. 11-38 об.

© М. А. Приходько, 2013

государственных вопросов. Эти минусы во мнении членов Негласного комитета перевесили целесообразность расширения полномочий Непременного совета.

При этом Александр I предложил составить полный перечень дел, передаваемых на обсуждение в Непременный Совет5. На заседании Негласного комитета 21 ноября 1801 г. его члены попытались определить этот перечень. Александр I возражал против включения туда иностранных дел, которые требовали секретности в обсуждении.

Кроме того, в этом заседании обсуждалась записка Ф. Ц. Лагарпа о Непременном Совете. Главное предложение Лагарпа сводилось к учреждению должности вице-президента (заместителя председателя) Непременного Совета, который в отсутствие императора, председательствовал бы в Непременном Совете. Далее, Ф. Ц. Лагарп предложил ввести в состав Непременного Совета будущих министров, но только с совещательным голосом. Итогом обсуждения стало поручение Александра I В. П. Кочубею составить преамбулу (вводную часть) к «постановлению» о Непременном Совете6.

На заседании 25 ноября 1801 г. В. П. Кочубей зачитал преамбулу к «постановлению» о Непременном Совете. Однако ее содержание в протоколах Негласного Комитета не отражено7.

На заседании Негласного комитета 23 декабря 1801 г. Н. Н. Новосильцев отчитался о беседе с А. Р. Воронцовым по вопросу о «регламенте» Непременного Совета. Судя по его словам, Воронцов одобрил идею учреждения должности вице-президента Непременного Совета, который будет поддерживать порядок в ходе его заседаний8.

На заседании 10 февраля 1802 г. была рассмотрена записка А. А. Чарторый-ского «о форме правления». Одной из мер, предложенных им, было учреждение Совета при императоре, в виде общего координирующего органа. Данная мера имеет прямое отношение к предмету нашей статьи, поскольку соотносима и с Непременным Советом, и с будущим Комитетом министров.

Александр I хотел знать, как будет устроен Совет при императоре. Члены Негласного комитета ответили, что он будет состоять из одних министров9.

На заседании 11 апреля 1802 г. внимание Негласного комитета было обращено на процедуру разрешения вопросов, превышающих власть министров. Н. Н. Новосильцев в своем проекте учреждения министерств предложил следующее. Каждый министр будет иметь инструкцию, которая точно определит объем его полномочий. Все вопросы, превышающие министерскую власть, должны разрешаться императором на основании министерского доклада и мнения Непременного Совета по данному вопросу. Утвержденный императором проект указа, скрепленный подписью министра, обнародовался обычным порядком.

Вопрос о внесении указов на предварительное рассмотрение Непременного Совета вызвал дискуссию. Поскольку предполагалось существенно доработать проект Новосильцева, то решение этого вопроса было отложено10. Его обсуждение было продолжено на следующем заседании Негласного комитета 21 апреля 1802 г.

5 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 10. Л. 78-82 об.

6 Там же. Л. 85-88.

7 Там же. Л. 98-98 об.

8 Там же. Л. 127 об-128.

9 Там же. Д. 11. Л. 39-39 об, 42-43 об.

10 Там же. Д. 12. Л. 16-17 об.

Члены Негласного комитета пришли к общему мнению, что обычные дела будут рассматриваться самими министрами, но наиболее важные из них будут обсуждаться в Непременном Совете, на специально созываемых для этого совещаниях. Будущие события в сфере высшего государственного управления покажут, что именно этой формулировкой проекта Н. Н. Новосильцева было положено начало высшему административному органу Российской империи - Комитету министров. Очевидно, что члены Негласного комитета не сознавали, что создают новый высший государственный орган, так как на заседании 21 апреля 1802 г. речь шла исключительно о преобразовании Непременного Совета, в виде разделения его на два состава - узкий, из одних министров, и широкий, включающий министров и остальных членов Непременного Совета. Только практическая реализация Манифеста «Об учреждении министерств» от 8 сентября 1802 г. дала толчок созданию особого Комитета министров, независимого от Непременного Совета.

Император предположил, что в Непременный Совет можно было бы вносить все дела. «Молодые друзья» убеждали, что это зависит только от его воли, но что внесение всех вопросов в Непременный Совет, затруднит порядок управления, и деятельность министров, которые и без того несут большую ответственность. Император согласился с этим мнением.

Затем была одобрена статья, которой устанавливалось, что все министры являются членами Непременного Совета. Вопросы управления обсуждаются в Непременном Совете, при участии того министра, в компетенцию которого входит данный вопрос и при обязательном участии министров юстиции, внутренних дел и финансов. О порядке заседаний было решено, что Непременный Совет будет собираться только по официальному уведомлению, направленному лично каждому из членов. Александр I заметил, что для заседаний Непременного Совета уже существуют специальные дни, и если не будет дела, требующего срочного созыва, то можно будет просто оповестить членов Непременного Совета об отмене очередного заседания. Эту реплику приняли к сведению11. На этом обсуждение в Негласном комитете вопроса о преобразовании Непременного Совета было завершено.

Обсуждению сенатской реформы были посвящены 14 заседаний Негласного комитета: 24 июня, 5, 13 августа, 11 сентября, 2, 9, 30 декабря 1801 г.; 3, 6 января, 17, 24 марта, 21 апреля, 5 мая 1802 г. и 16 марта 1803 г.12

Если вычленить главное в этих обсуждениях, то им стала проблема преобразования Правительствующего Сената в представительное учреждение, а также вопрос о пределах его компетенции: быть ли ему «средоточием» всех властей или только высшим судебным учреждением и «хранителем законов».

Уже на первом заседании Негласного комитета 24 июня 1801 г. Александр I напомнил о необходимости выбирать сенаторов «только среди людей, способных с честью справляться с этой функцией» и предложил возможный порядок их избрания - «назначить от всех губерний по два кандидата и выбирать сенаторов уже из составленного списка»13.

Кроме этого Александр I одобрил предложение членов Негласного комитета о поручении сенатору П. В. Завадовскому составления доклада о правах и преимуществах Сената14.

11 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 10. Л. 30 об.-36.

12 Там же. Л. 1-4 об., 29-44, 49-53, 99-118, 141-150 об.; Д. 11. Л. 1-8 об., 59-103 об.; Д. 12. Л. 23-47 об.

13 Там же. Л. 4.

14 Там же. Л. 3 об.-4.

В конце июля 1801 г. доклад Сената по проекту П. В. Завадовского поступил к Александру I и был передан им на рассмотрение «молодых друзей»15.

На заседании Негласного комитета 5 августа 1801 г. от имени «молодых друзей» записку о Сенате зачитал Н. Н. Новосильцев. В ней, он выступил против превращения Сената в законодательное учреждение и высказался за то, чтобы «передать в руки Сената только юридическую (то есть судебную) власть»16. Было решено поручить составление проекта Указа Сенату Д. П. Трощинскому и дождаться разработки проекта реформы Сената Г. Р. Державиным17.

На следующем заседании Негласного комитета 13 августа 1801 г. Александр I объявил о том, что он отдал распоряжение о составлении Указа Сенату18. Одновременно император поручил Г. Р. Державину через посредство П. А. Зубова, составить еще один проект устройства Сената19. Целью этих распоряжений было, очевидно, обретение еще одной модели сенатской реформы, независимой от мнения «молодых друзей».

В дальнейшем дискуссия о преобразовании Сената в представительное учреждение в основном будет связана именно с сенатскими проектами Г. Р. Державина и П. А. Зубова. Как установил М. М. Сафонов, данные проекты были редакциями одного и того же документа, отличавшимися друг от друга степенью радикализма предложенных мер20. По проекту Г. Р. Державина, Сенат являлся собранием первых государственных чинов, в котором император представлял лицо президента.

В функциональном плане Сенат проектировался как высший и всеобъемлющий орган, которому вверялись законодательная, исполнительная, судебная и обере-гательная (то есть надзорная в отношении исполнения законов) власти. Каждую власть возглавлял отдельный министр, заведовавший Канцелярией и осуществлявший сношение с императором. Эти предложения существенно корректировали министерскую реформу, превращая министров не в руководителей центральных государственных учреждений, а в начальников властей (департаментов) Сената с вероятным продолжением функционирования коллегий и коллежских учрежде-ний21 и сохранением коллежской системы управления в целом.

По замыслу Г. Р. Державина, выборы в Сенат осуществлялись следующим образом. Собрание знатнейших государственных чинов и чиновников первых 5-ти классов всех присутственных мест Санкт-Петербурга и Москвы выбирало из лиц первых 4-х классов по три кандидата на каждое место. Из них император утверждал одного22. То есть Г. Р. Державиным Сенат задумывался как орган дворянского представительства23.

Проект П. А. Зубова отличался от проекта Г. Р. Державина отсутствием главы об устройстве законодательной власти и отдельных статей, касающихся законо-

15 Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 155.

16 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Строгановы. Д. 10. Л. 29 об., 30 об. - 31.

17 Там же. Л. 31 об. - 32.

18 Там же. Л. 41.

19 Сочинения Державина. Т. 6. СПб., 1871. С. 762.

20 Сафонов М. М. Конституционный проект П. А. Зубова - Г. Р. Державина // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978. Т. X. С. 235.

21 Так как в проекте Г. Р. Державина они подчинялись 2-му отделению Императорского верховного правления или исполнительной власти (Сборник Археологического института. Кн. 1. Отд. 2. СПб., 1878. С. 138, 142).

22 Там же. С. 137-139.

23 В отличие от более раннего и радикального «Примечания» на Указ от 5 июня 1801 г., в котором к формированию Сената привлекались духовенство и купечество.

дательной деятельности Сената. То есть Сенат в проекте П. А. Зубова не был законодательным (законосовещательным) органом24.

Проекты Г. Р. Державина и П. А. Зубова рассматривались на московском заседании Негласного комитета 11 сентября 1801 г. Предметом дискуссии стало разделение властей в рамках Сената. Причем, император настолько дорожил проектом П. А. Зубова, что «молодые друзья» были вынуждены его похвалить и выбрать из него что-то для последующей работы25. В конце этого заседания Александр I велел членам Негласного комитета также составить проект по этому вопросу26.

К вопросу о реформе Сената вернулись на заседании Негласного комитета 2 декабря 1801 г., в конце которого Александр I заявил «молодым друзьям», что пора этот вопрос решить окончательно и рассмотреть его на следующем заседании27. На заседании 9 декабря 1801 г. свою записку о Сенате зачитал П. А. Строганов. В ней он попытался согласовать положения июльского доклада Сената с положениями проекта П. А. Зубова, по возможности убрав из него все статьи, противоречащие докладу Сената28.

Как показывают подготовительные материалы работы П. А. Строганова с проектом П. А. Зубова, он полностью отказался от статей, содержащих положения о разделении властей в Сенате и о выборах сенаторов29. Тем самым, П. А. Строганов стремился убрать из сенатского проекта любое упоминание о представительном характере формирования Сената и о соединении в нем всех властей. И Строганов преуспел в этом, поскольку на следующих заседаниях Негласного комитета посвященных обсуждению сенатской реформы - 30 декабря 1801 г. и 3 января 1802 г., вопрос о выборности сенаторов и о преобразовании Сената в представительное учреждение не поднимался.

Однако на заседании Негласного комитета 6 января 1802 г., неожиданно для «молодых друзей», к способу выборов сенаторов вернулся сам император. Он предложил заняться разработкой новых правил их избрания и зачитал статьи из проекта Г. Р. Державина, в которых предусматривалась двухступенчатая избирательная система: 1) помещики каждого округа выбирают из лиц первых 8-ми классов выборщиков; 2) выборщики избирают кандидатов из лиц первых 4-х классов и представляют их императору, который и назначает сенаторов из общего списка кандидатов30.

Члены Негласного комитета заявили Александру I, что жители губерний плохо знают чиновников первых 4-х классов и поэтому не смогут осуществить свой выбор со знанием дела. Опираясь на этот тезис, они сумели переубедить императора31. На этом вопрос о выборности сенаторов и о преобразовании Сената в представительный орган в Негласном комитете был закрыт.

Заседание Негласного комитета 17 марта 1802 г. было посвящено наряду с другими вопросами, обсуждению проектов А. Р. Воронцова, целью которых были реформа Канцелярии Сената и Герольдии32.

24 Сафонов М. М. Конституционный проект П. А. Зубова - Г. Р. Державина... С. 235.

25 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Строгановы. Д. 10. Л. 50 об. - 51.

26 Там же. Л. 53.

27 Там же. Л. 109 об. - 110.

28 Там же. Л. 112 об. - 124об.

29 Там же. Д. 13. Л. 20-20 об., 21, 23.

30 Там же. Д. 11. Л. 7 об.- 8 об.

31 Там же. Л. 7 об. - 8 об.

32 Там же. Л. 70-72 об.

Заседания Негласного комитета 24 марта, 21 апреля и 5 мая 1802 г. были посвящены обсуждению конкретных вопросов сенатской реформы. Обсуждались предложение адресования указов императора сначала Сенату, который и будет их направлять министрам в соответствии с их компетенцией33, вопрос об ответственности министров перед Сенатом34, несколько мнений членов Непременного совета относительно проекта Указа Сенату35.

Несмотря на то, что официальный текст Указа «О правах и обязанностях Сената» от 8 сентября 1802 г. характеризовал Правительствующий Сенат как «верховное место в империи», из новых полномочий, вверенных ему, были предусмотрены только право представления императору на указы, противоречащие ранее изданным уложениям и ответственность министров перед Сенатом36, которые на практике оказались фикцией.

Заседание Негласного комитета 16 марта 1803 г. было посвящено подготовке проекта Указа Сенату37, утвержденному 21 марта 1803 г.38 и фактически ликвидировавшему право представления Сената императору на указы, противоречащие ранее изданным узаконениям, установленное Указом от 8 сентября 1802 г.39 На этом обсуждение в Негласном комитете сенатской реформы было закончено.

Разработке министерской реформы были посвящены 9 заседаний Негласного комитета: 10 февраля, 10, 17, 24 марта, 11, 21 апреля, 5, 12 мая 1802 г. и 16 марта 1803 г.40

На заседании 10 февраля 1802 г. князь Адам Чарторыйский представил Негласному комитету записку о «форме правления». Вначале он обрисовал общую картину состояния государственного управления, которая, по его мнению, представляла собой «величайший беспорядок». Объектом критики стала борьба между Сенатом и его канцелярией, возглавляемой генерал-прокурором, осложненная столкновениями между Советом при высочайшем дворе и Сенатом, безответственность высших чиновников, стоящих во главе центральных государственных учреждений, фиктивность прокурорского надзора.

В связи с этим Чарторыйский предложил полную реорганизацию государственного управления: «распределить административные полномочия» между несколькими министрами, которые держали бы в своих руках все нити управления, как то народное просвещение, внутренние дела, финансы, юстицию, военное ведомство, морской флот и т. д. При этих министрах должен быть образован совет, имеющий только совещательный голос и состоящий из главных чиновников. Вторая часть плана посвящалась суду, который делится на гражданский, уголовный и полицию; в первых двух подразделениях предлагались только две инстанции и кассационный суд. В третьей части плана речь шла о Сенате, который по мысли автора, должен был осуществлять постоянный контроль над исправностью действий чиновников. Каждый год министры представляют свои отчеты этому собранию41. Император и члены Негласного комитета в целом одобрили предложения Чарторыйского42.

33 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 11. Л. 90.

34 Там же. Д. 12. Л. 32-34.

35 Там же. Л. 46-47.

36 ПСЗ-! Т. 27. № 20 405. С. 241-248.

37 Датируется по рукописи документа (РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 11. Л. 59).

38 ПСЗ-! Т. 27. № 20 676. С. 505-506.

39 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Строгановы. Д. 11. Л. 59-62.

40 Там же. Л. 37-103 об.; Д. 12. Л. 11-66 об.

41 Там же. Д. 11. Л. 37-40 об.

42 Там же. Л. 40 об. - 41 об.

На заседании Негласного комитета 10 марта 1802 г. Н. Н. Новосильцев рассказал комитету, что молодой граф Л. К. Платер представил ему черновой вариант своего проекта учреждения министерств. Этот проект и стал в дальнейшем предметом обсуждения. В проекте Платера предусматривалось создание девяти министерств: 1) юстиции, 2) внутренних дел, 3) иностранных дел, 4) народного просвещения, 5) военного, 6) морского, 7) финансов, 8) казны и 9) полиции. Состав министерств, предложенный Л. К. Платером, практически полностью, за исключением Министерства народного просвещения, повторял состав французских министерств, поэтому можно говорить о сильном французском влиянии, присутствующем в данном проекте. К проекту Платера прилагались подробные таблицы структурных подразделений каждого из министерств.

По отзыву П. А. Строганова, император «с большим удовлетворением изучил эти таблицы», но ему не понравилось устройство Министерства юстиции, в составе которого, как показалось Александру, I имелись части, образованные произвольно. Кроме того, император отметил чрезмерное количество министерских подразделений.

В. П. Кочубей имел при себе «Французский национальный альманах», содержащий описание организационного устройства министерств Франции43. Он сравнил устройство французских министерств по «Французскому национальному альманаху» с таблицами проекта Платера. Но оказалось, что у французов тоже очень много подразделений. На этом обсуждение министерского проекта завер-

На заседании 17 марта 1802 г. Н. Н. Новосильцев сообщил Негласному комитету о беседе его и А. Чарторыйского с Ф. Ц. Лагарпом, в которой Лагарп одобрил план учреждения министерств. Новосильцев добавил, что и А. Р. Воронцов высказался одобрительно по поводу идеи министерств и плана разделения дел между ними45.

На заседании 24 марта 1802 г. В. П. Кочубей зачитал свой проект введения к Указу об учреждении министерств (проект «для мотивировки указа, который повлечет за собой создание министерства»). В нем были изложены причины этой меры, перечислялись обязанности и кандидатуры министров, провозглашалась цель учреждения министерств - постоянно возрастающее благосостояние всех граждан.

Одна из статей проекта введения В. П. Кочубея предусматривала упразднение коллегий, с заменой их канцеляриями министров. Император выступил против такой решительной меры и предложил подчинить коллегии министрам, и только позднее, постепенно осуществить их замену. Мнение Александра I поддержал А. Чарторыйский. В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцев и П. А. Строганов считали, что будет сложно сохранить старые учреждения, так как формы делопроизводства этих учреждений будут сильно сдерживать деятельность министров, и в случае подчинения коллегий министрам придется изменить формы делопроизводства коллегий, что является очень трудоемким делом. Обсуждение этого вопроса в Негласном комитете не привело к определенному решению. Но мнение, высказанное императором, осталось неизменным и в конечном итоге, определило половинча-

43 Almanach national de France. Paris. 1801. Р. 67, 89-127.

44 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Строгановы. Д. 11. Л. 54-56.

45 Там же. Л. 75 об. - 76.

тость Манифеста «Об учреждении министерств» от 8 сентября 1802 г. и всего начального периода министерской реформы в целом.

В отношении статьи, в которой В. П. Кочубей наметил общий состав министров, император поинтересовался, намечается ли какая-либо координация всех министров и есть ли необходимость в отдельном министре коммерции. Члены комитета ответили Александру I, что до того как А. Н. Олениным не будут собраны сведения о соотношении различных ветвей власти с органами управления, они не могут ответить на этот вопрос; им пока не ясно, чем занять объединенное министерство, поскольку контроль над всеми ветвями экономического управления возложен на министра финансов.

Александр I заметил, что было бы очень кстати обзавестись министром коммерции, в поддержку своей позиции он привел мнение Лагарпа. Дальнейшее обсуждение этого вопроса не привело к конкретному результату46.

На заседании 11 апреля 1802 г. был заслушан так называемый предварительный проект Н. Н. Новосильцева «о разделении министерств и о распределении полномочий». В этом проекте вся правительственная администрация (министерство) подразделялась на отдельные части, возглавляемые министрами: юстиции, внутренних дел, финансов, государственного казначейства, иностранных дел, военного, морского, народного просвещения. Новосильцев не включил в свой проект министерство коммерции, но специально оговорил на заседании этот факт, сказав, что если императору будет угодно, то можно будет передать из министерства финансов, в ведение министра коммерции Коммерц-коллегию и таможни, что составит отдельный предмет занятий данного министерства. Таким образом, общее количество министерств в проекте Новосильцева равнялось 9. Восемь были определены, а девятое могло быть добавлено по желанию императора. В помощь каждому из министров предполагалось назначить заместителей - «поручиков министров».

Александр I в целом одобрил проект Новосильцева, но снова захотел посоветоваться с Лагарпом. Н. Н. Новосильцев ответил, что как раз собирался это сделать и, кроме того, испросил разрешения императора обсудить подробности проекта с лицами, имеющими опыт повседневной административной работы. Император согласился с этим.

Затем члены Негласного комитета обсудили проект Лагарпа об устройстве министерства народного просвещения и проект генерала Ф. И. Клингера, об устройстве народных училищ. После кратких прений, реализация этих проектов была отложена до учреждения министерств47.

На заседании 21 апреля 1802 г. Н. Н. Новосильцев представил свой полный проект учреждения министерств. Он высказал уверенность в том, что начать свою деятельность министерства могут, руководствуясь положениями «Генерального регламента...» Петра I об управлении коллегий. Впоследствии его нужно будет скорректировать в соответствии со сведениями собранными по вопросам управления Лагарпом во Франции и его доверенным лицом в Пруссии, «так как наши правила уже не годятся ни для судов, ни для канцелярий». Все это, по мнению Новосильцева, станет первоочередной задачей правительства.

46 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 11. Л. 86-92 об.

47 Там же. Д. 12. Л. 11-22 об.

Александр I заметил, что порядок деятельности судебных и административных учреждений должен различаться.

Новосильцев начал с изложения порядка составления министерских докладов, подаваемых императору, в случае отсутствия необходимых законов. Каждый такой доклад должен был содержать суть вопроса, требующего распоряжения императора, обоснование причин, требующих данного распоряжения, и пользы, которую оно принесет. Предполагалось, что эти доклады должны предварительно рассматриваться комитетом, составленным из министров. При несоблюдении этого порядка каждый министр был вправе сделать собственное представление императору по теме доклада.

Александр I выразил сомнение в необходимости такого порядка распоряжений императора. Члены Негласного комитета убеждали его в том, что все ветви государственного управления связаны в единую цепь, поэтому все распоряжения должны быть согласованы друг с другом, кроме того, предварительное обсуждение предотвращает случаи введения в заблуждение императора и заставляет министров придерживаться границ их служебного долга.

Император выразил мнение, что министры должны немедленно приступить к работе, потому что, если они будут назначены, но не вступят в управление в течение 1-2 месяцев, то действующие чиновники, зная о своей скорой отставке, будут плохо выполнять свои обязанности и вызовут раздражение своими жалобами и т. д. Александр I добавил, что в первое время новые министры создадут свои канцелярии на основе старых чиновников, даже если дела пойдут и не особенно блестяще. Министрам получат условное представление о своих канцеляриях, которые в течение 6 недель должны быть укомплектованы и приведены хотя бы приблизительно в то состояние, какое они должны иметь по плану реформы.

По проекту Новосильцева каждый министр представлял ежегодный отчет императору. Этот отчет предварительно рассматривался Сенатом и вместе с сенатским заключением в форме доклада подносился императору. Помимо этого, Сенат наделялся правом требовать объяснения от министров в течение всего года. Император возразил, что «Сенату предоставляется право, которым он никогда не обладал», что если из него хотят сделать подобие суда, то одна его функция будет противоречить другой. Н. Н. Новосильцев заметил, что его величество одобрил идею о том, чтобы еще больше сблизить суд и подсудных, распределив департаменты Сената по губерниям империи, тогда 1-й Департамент остался бы в Петербурге и его нельзя было бы отделить от его административных функций, таким образом он мог стать в каком-то смысле зачатком верхней палаты. Император согласился с этими доводами.

Дальнейшее обсуждение коснулось функций поручика (заместителя) министра. Он должен был принимать участие во всех делах министра, по усмотрению последнего. Император высказал мнение, что нужно конкретнее определить сферу деятельности поручика министра, который слишком зависел от своего начальника. Министрам было приказано назначить два дня в неделю для приема. При обсуждении статьи о принципах организации министерских канцелярий, император высказался за то, чтобы не включать эти положения в инструкцию каждому министру48.

48 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 12. Л. 24 об. - 36 об.

Начало заседания 5 мая 1802 г. было посвящено обсуждению кандидатур министров финансов и юстиции. Император сообщил членам Негласного комитета о результатах своей беседы с Лагарпом по поводу лиц, предполагаемых к назначению министрами. Александр I предполагал назначить министром финансов графа Н. П. Румянцева, а министром юстиции А. И. Васильева. Лагарп выразил сомнение в необходимости перемещения А. И. Васильева в сферу юстиции, в виду большей пользы его в управлении финансами, связанной с его долголетней практикой в этой сфере. Лагарп отметил и общественное признание Васильева, как человека разбирающегося в финансах. Члены Негласного комитета, отвечая Александру I, признали авторитет Васильева в обществе, но уточнили, что в его ведении была до сих пор не столько область финансов, сколько Государственное казначейство. Назначение же Румянцева министром финансов, по словам членов Негласного комитета, потребовало бы назначения ему в помощники одного или нескольких способных чиновников.

Александр I сказал также, что Лагарп посоветовал на первых порах оставить казначейство и министерство финансов объединенными, тем более, если то и другое окажутся в руках А. И. Васильева, который сможет при необходимости их потом разделить. Да и вообще, считал Лагарп, в этом направлении не стоит с самого начала заниматься точным разделением сфер управления. Члены Негласного комитета высказались за разделение государственного казначейства и министерства финансов, поскольку все части управления уже соотнесены между собой и точно определены, и та или иная часть принадлежит к определенному главному подразделению.

В заключение император сообщил комитету о том, что Лагарп продолжает настаивать на создании отдельного Министерства коммерции49.

Прежде всего, было прочитано письмо А. Р. Воронцова на имя императора, в котором он всячески одобрил план учреждения министерств, отметив, что императрица Екатерина II в самом начале своего царствования высказывала подобные идеи, но потом оставила их.

Далее, были заслушаны: «1) Замечания на самый указ; 2) Примечание на разные статьи; 3) О Лесном департаменте; 4) О кратких денежных ведомостях, которые управляющий финансами обязан ежемесячно подавать императору; 5) Об отчете и ревизии; 6) Особая записка о разных предположениях имеющих связи с учреждаемою администрацией».

Длительное обсуждение закончилось констатацией всеми членами Негласного комитета факта незначительности замечаний, сделанных А. Р. Воронцовым50.

Последнее заседание Негласного комитета, посвященное обсуждению министерской реформы - а именно, ответственности министров перед Сенатом, произошло после учреждения министерств и затронуло уже проблемы не подготовки, а реализации министерской реформы. Заседание 16 марта 1803 г. было собрано по повелению императора для обсуждения ряда статей проекта Указа Сенату написанного Н. Н. Новосильцевым, которые вызвали неодобрение государя.

49 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 12. Л. 39-44 об.

50 Там же. Л. 48-65.

Император внес на обсуждение вопрос о возможности Сената входить с представлением к императору и в том случае, когда министерский доклад уже утвержден «высочайшей» подписью.

А. А. Чарторыйский, П. А. Строганов и Н. Н. Новосильцев считали необходимым наличие такого права у Сената, поскольку «нельзя отнять у Сената право изобличать министров во лжи и воспрепятствовать таким способом подрыву доверия императора в этих случаях». В. П. Кочубей, первоначально выступивший против, согласился с доводами членов Негласного комитета. Александр I также принял эти аргументы.

Однако император не согласился с концовкой проекта Новосильцева, в которой автор доказывал, что доклад Военной коллегии не противоречит правам дворянства и выражал от имени императора благодарность Сенату за усердие в работе. Несмотря, на доводы членов Негласного комитета, что подобное окончание указа является мягким, но в то же время строгим наставлением, император остался при своем мнении51.

Примечание к протоколу заседания 16 марта 18G3 г., написанное П. А. Строгановым показывает, как этот вопрос был разрешен практически. Несколько дней спустя Н. Н. Новосильцев представил императору проект Указа Сенату, переписанный начисто. В текст проекта он включил финальные строки, вызвавшие спор на заседании 16 марта 18G3 г., но уже не в смысле благоволения, а как предупреждение. С этой формулировкой император согласился и одобрил проект в целом52.

Несмотря на видимое сохранение ответственности министров перед Сенатом, Указ 21 марта 18G3 г. означал ликвидацию права представления Сената и закрепил отсутствие министерской ответственности перед Сенатом. На этом обсуждение министерской реформы в Негласном комитете закончилось.

Список источников и литературы

Указ «О неприкосновенности прав предоставленных дворянству» // ПСЗ-I. Т. XXVII. СПб., 1830. № 20676.

Указ «Об учреждении непременного Совета для рассматривания важных государственных дел» // ПСЗ-I. Т. XXVI. СПб., 1830. № 19 806.

Российский государственный архив древних актов. Ф. 1278. Оп. 1. Строгановы.

Сочинения Г. Р. Державина. Т. 6. СПб., 1871. XXX, 905 с.

Материалы, относящиеся до издания указа 8 сентября 18G2 г. о существе должности, правах и обязанностях Сената // Сборник Археологического института. Кн. 1. Отд. 2. СПб., 1878. С. 68-168.

Сафонов М. М. Конституционный проект П. А. Зубова - Г. Р. Державина // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978. Т. X. С. 226-244.

Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. 247 с.

Almanach national de France. Paris, 1801.

51 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Д. 11. Л. 59-61 об.

Негласный комитет - неофициальный совещательный орган в России при императоре Александре I. Действовал с июня 1801 г. до сентября 1803 г. .

Молодой император Александр I постепенно удалил от двора убийц своего отца Павла I и окружил себя своими «молодыми друзьями». Они и вошли в состав Негласного комитета. Это были граф П. А. Строганов, князь А. А. Чарторыйский, граф В. П. Кочубей и Н. Н. Новосильцев .

Предполагалось, что Негласный комитет разработает государственные реформы и даже подготовит конституцию. В Негласном комитете обсуждались многие правительственные мероприятия нач. 19 в. - реформа Сената, учреждение министерств в 1802 г. и др. Пристальное внимание Негласный комитет уделял крестьянскому вопросу и подготовил некоторые мероприятия для его решения - указы о дозволении купцам и мещанам покупать землю в собственность (1801 г.), о вольных хлебопашцах (1803 г.). Н. П. .

Новосильцев Николай Николаевич (1768 - 08.04.1838 гг.) - русский государственный деятель, президент Петербургской академии наук в 1803-1810 гг., граф (1833 г.) .

Н. Н. Новосильцев был из древнего дворянского рода. Он воспитывался в доме дяди, графа А. С. Строганова. Записанный с детства в пажи, с 1783 по 1796 гг. находился на военной службе. Он отличился в русско-шведской войне 1788-1790 гг. и за храбрость его произвели в подполковники. После окончания войны его представили великому князю Александру I Павловичу .

В 1794-1795 гг. он отличился в сражениях при подавлении польского восстания, проявил административные и дипломатические способности. В первые годы правления Александра I он пользовался его особым доверием, был членом Негласного комитета, объединявшего наиболее близких его друзей. Новосильцев занимался проектами реформ земледелия, торговли, ремесел и искусств. Он предложил заменить коллегии министерствами. Занимал ряд высших государственных должностей: был президентом Академии наук и одновременно попечителем Петербургского учебного округа, а также товарищем (заместителем) министра юстиции .

С конца 1804 по 1809 г. выполнил ряд дипломатических поручений в Западной Европе, заключил союз с Великобританией. С 1813 г. - вице-президент временного Совета герцогства Варшавского. Когда его переименовали в Царство Польское, Новосильцев был главным императорским делегатом при его правительстве и главнокомандующим польской армией при Константине Павловиче. В 1819 г. составил проект конституции. В 1813-1831 гг. проводил суровую русофильскую политику в Царстве Польском. Его высокомерие и жестокость вызвали недовольство у поляков. С 1834 г. и до конца жизни был председателем Государственного совета и Комитета министров. По отзывам современников, Н. Н. Новосильцев был человеком ума необыкновенного, но властолюбивым и жестоким. Н. П. .

Чарторыйский Адам Адамович (Адам Ежи (Юрий)) (14.01.1770 - 15.07.1861 гг.) - князь, польский и российский государственный деятель .

А. А. Чарторыйский происходил из знатного польско-литовского аристократического рода. Его отец, генерал-фельдмаршал австрийских войск Адам Казимеж, претендовал на польский трон, но отказался в пользу своего двоюродного брата Е. А. Понятовского .

Родители старались дать сыну лучшее образование, которое он завершил в Англии. В 1792 г .

Чарторыйский участвовал в военных действиях против русских войск, и это заставило его эмигрировать в Англию. Он хотел вернуться на родину, узнав о восстании Т. Костюшко, но Екатерина II арестовала имения Чарторыйских и обещала вернуть их, если Адам и его брат Константин будут жить при дворе как бы в качестве заложников. В 1795 г. он жил в Петербурге, где подружился с великим князем Александром I Павловичем, но эта дружба вызвала подозрения, и Павел I отправил его посланником ко двору сардинского короля .

В 1801 г. император Александр I вызвал Чарторыйского в Петербург и назначил членом Негласного комитета. Он пользовался неограниченным доверием императора, который с 1802 г. назначил его товарищем (заместителем) министра иностранных дел, с 1804 г. - министром иностранных дел, одновременно сенатором и членом Государственного совета. На этом посту Чарторыйский заботился в первую очередь о возрождении независимого польского государства путем заключения военного союза России с Англией и Австрией против Франции. Но поражение при Аустерлице, сближение России с Пруссией вызвало охлаждение императора к плану Чарторыйского. В июне 1806 г. он был уволен с поста министра иностранных дел. Однако Александр I продолжал прислушиваться к его советам, и он участвовал в Венском конгрессе 1814 г. Чарторыйский сумел убедить русского царя создать в составе России Царство Польское и даровать ему конституцию. Александр I назначил Чарторыйского сенатором-воеводой и Административного совета (правительства) Царства Польского. Однако в 1816 г. за распространение идеи вхождения литовских губерний в состав Царства Польского ему пришлось уйти в отставку .

До 1830 г. Чарторыйский занимался наукой и литературой. В кон. 1830 г. польские повстанцы, овладевшие Варшавой, избрали Чарторыйского президентом Сената и главой Национального правительства. После подавления восстания в 1831 г. Чарторыйский эмигрировал во Францию, где оставался до конца жизни, возглавляя аристократический лагерь польской эмиграции. Чарторыйский выступал за восстановление польской независимости путем военного выступления западных держав против России. Император Николай I в 1831 г. исключил его со службы и лишил княжеского титула и дворянского достоинства .

Кочубей Виктор Павлович (11.11.1768 03.06.1834 гг.) - князь, государственный деятель .

В. П. Кочубей был потомком В. Л. Кочубея, казненного в 1708 г. гетманом И. Мазепой, и племянником А. А. Безбородко, государственного канцлера времен правления Екатерины II. Кочубей воспитывался в доме своего дяди, который прочил ему карьеру дипломата. Свою службу он начал в Преображенском полку, затем был назначен адъютантом к князю Г. А. Потемкину. В 1784 1786 гг. был прикомандирован к миссии в Стокгольме. В Швеции он продолжил свое образование .

Благодаря влиянию дяди в 1792 г. его назначили посланником в Константинополь. Кочубей желал, чтобы все державы дорожили дружбой России. В 1798 г. он стал членом Коллегии иностранных дел и помощником своего дяди. Но после смерти А. А. Безбородко в 1799 г. впал в немилость, и Павел I уволил его в отставку .

При Александре I Кочубей входил в Негласный комитет, занимавшийся подготовкой государственных преобразований, с 1801 г. - сенатор, инициатор создания министерств, в 1802 1807 гг. и 1819 1823 гг. - первый министр внутренних дел Российской империи, с 1827 г. - председатель Государственного совета и Комитета министров, с 1834 г. - канцлер .

Кочубей считал крепостное право «гигантским злом», но боялся «потрясений». Он разрабатывал проект государственных реформ, частично осуществленных в 1830-1840-е гг., был сторонником разделения властей при сохранении верховенства самодержавной власти. О. Н .

(Калифорнийский университет, Беркли; доцент исторического факультета; PhD)
Victoria Frede (University of California, Berkeley; Associate Professor, Department of History; PhD)
[email protected]

Ключевые слова: общественное мнение, сентиментализм, Александр I, Негласный комитет
Key words : public opinion, Sentimentalism, Alexander I, Unofficial Committee

УДК/UDC : 94

Аннотация: Понятие общественного мнения использовалось в России конца XVIII - начала XIX века для политической легитимизации государственного управления. В противоположность большинству исследований, которые рассматривают феномен общественного мнения с точки зрения управляемых, данная статья описывает его с позиции власть имущих, на примере тайного совещательного органа при Александре I, Негласного комитета. Под глубоким влиянием сентиментализма члены комитета предполагали, что высокие моральные и нравственные качества являются необходимым условием для полноценного участия в политическом процессе. При этом большинство российского дворянства мыслилось лишенным этих качеств, а посему не имеющим права голоса, что отразилось в крайней скрытности комитета при обсуждении реформ. Только потеряв благосклонность императора, члены Негласного комитета проявили готовность присвоить суждениям публики статус «общественного мнения».

Abstract: Public opinion was recognized as an essential legitimating force in the politics of late 18 th and early 19 th century Russia. While scholars have studied the institutions that gave life to public opinion, measuring their vitality independently of the state, this article analyzes the ascribed functions of public opinion as seen by political actors at the highest level: Alexander I and his advisory group, the Unofficial Committee. When deliberating on policies, these frequently referred to the opinions circulating among noble elites in St. Petersburg. Deeply influenced by the philosophy of Sentimentalism, however, they remained suspicious of the dispositions and perceived interests of a society that was, in their view, fundamentally corrupt. Only when they fell from favor would committee members fully embrace the voice of the multitude as a force in politics.

Victoria Frede. Public Opinion, The View from Above: Alexander I’s Unofficial Committee

Вопрос о происхождении «гражданского общества» в XVIII веке, о его самосознании в качестве движущей силы, способной просвещать и прививать нормы морали обществу в целом, давно занимает исследователей . Основу российской «публичной сферы» эпохи Просвещения составляли самые разнообразные институты: кружки, салоны, масонские ложи, добровольные объединения, концертные и художественные площадки, театры, журналы и газеты. Вместе взятые, такие сообщества представляли собой «дополитическую литературную публичную сферу» , поощряемую государством. «Формирование благоприятного общественного мнения» являлось краеугольным камнем в «искусстве государственного управления» для таких просвещенных правителей, как Екатерина II [Каменский 2008: 547]. Озабоченность императрицы «мыслями просвещенной части народа» и готовность учитывать их в составлении указов отмечались и ее современниками [Попов 2008: 471]. Как бы то ни было, значение «общественного мнения» как ключевого понятия у правящих «верхов» до настоящего времени систематическому анализу не подвергалось.

Статья попробует его осветить на примере известной группы советников Александра I, Негласного комитета. Комитет возник в тот момент, вслед за Великой французской революцией, в эпоху Наполеона, когда «общественное мнение» привлекало напряженное внимание в Британии, Франции и Германии. К концу 1790-х годов оно преимущественно относилось к тем образованным личностям, аналитические способности которых давали им право на участие в формировании государственной политики. Каждый голос якобы выражал критическое мышление «частного» лица - как его личные интересы, так и заботу об общем благе. Считалось, что общество, выражая свое мнение, прямо сообщает государству о своих интересах, а государство, в свою очередь, использует это мнение для поддержания политической легитимности и стабильности .

Под влиянием политических событий конца XVIII века понятие «общественное мнение» также подвергалось критике. Не каждый хор голосов мог отождествляться с «общественным мнением», а суждения того или иного лица вызывали сомнения: представляют ли они интересы и волю общества в целом, обоснованные аргументы оратора или всего лишь скоропалительные заявления и слухи.

Члены Негласного комитета овладели искусством таких дебатов отчасти потому, что были свидетелями событий, которые эти дебаты породили. Строганов пробыл несколько месяцев в Париже в 1789-1790 годах во время Великой французской революции, в то время как Новосильцев нанес туда короткий визит в 1790 году, Кочубей провел в Париже зиму 1791/92 года, а до этого, с 1788 года, два года жил в Британии, в которой в период с 1789 по 1791 год побывал и Чарторыйский. Новосильцев же прожил в Великобритании с 1796 по 1801 год. Возможно, именно заграничный опыт возвысил их в глазах Александра, с которым они впервые познакомились в 1790 году.

В это время великий князь вынашивал планы реформировать империю, упразднить единовластие и отменить крепостное право. Он дал обещание прибегнуть к помощи своих «молодых друзей» в том случае, если станет императором . В 1801 году, когда Александр взошел на трон, все пятеро вошли в Негласный комитет, который проводил тайные встречи на протяжении двух или трех лет . Обсуждаемые темы включали создание конституции, освобождение крепостных крестьян, юридические и административные реформы, а также внешнюю политику, но все эти дебаты привели лишь к скромным результатам. Родилась только одна значительная реформа, а именно учреждение нового министерского ведомства в сентябре 1802 года, из чего некоторые исследователи заключили, что сам комитет играл лишь второстепенную роль в царствовании Александра [Предтеченский 1957: 94-96; Raeff 1957: 44-46].

Обвинения в робости были вполне обоснованны: боязнь того, что в комитете называли «шумом», препятствовала претворению в жизнь его реформаторского плана. Тем не менее тревога привела не к пренебрежению общественным мнением, а наоборот, к тщательному его изучению. И «общество», и «мнение», и «общественное мнение» регулярно всплывали в ходе их рассуждений, что засвидетельствовано в протоколах собраний, которые вел Павел Строганов. Все пятеро использовали эти термины непоследовательно, отчасти из-за недостаточной образованности в политической теории, а отчасти из-за своей глубоко укорененной нерешительности. С одной стороны, прислушиваться к мнению «общества» у них считалось залогом искусства хорошего управления, а с другой, они сомневались в легитимности голосов петербургской элиты, которая представлялась им безнадежно погрязшей в междоусобных распрях и совершенно лишенной «общественного сознания» («esprit public»).

Под глубоким влиянием сентиментализма члены комитета первоначально предполагали, что отсутствие нужных нравственных качеств отнимает у элит право участвовать в политическом процессе. В результате комитет пытался оставаться негласным, не прибегая к публичным обсуждениям. Только после упадка комитета бывшие друзья Александра решили, что общественное мнение должно стать независимой силой в государстве.

«Мнение» в Санкт-Петербурге, услышанное в Зимнем дворце

На пороге XIX столетия мысль в Санкт-Петербурге била ключом. Салоны, литературные кружки и литературные журналы сыграли важнейшую роль в культурном развитии элиты и в утончении ее вкусов. В городе, переполненном чиновниками и военными, в котором жизнь вращалась вокруг двора, умы и мнения неизбежно клонились к политике. Цензура значительно ограничивала свободу политических высказываний в печати, что еще более подчеркивало важность живого общения и обмена информацией в салонах, на званых ужинах, в парках и на театральных представлениях . Александр, Кочубей, Чарторыйский, Строганов и Новосильцев появлялись повсюду и вращались в разных кругах, впитывая суждения других и вырабатывая свои собственные.

Петербургские гостиные представляли собой полуофициальные пространства для общения. Высокородные семьи, такие, как Долгоруковы, Голицыны и Строгановы, устраивали салоны и званые ужины, где сходились на короткую ногу и обменивались сплетнями государственные чиновники, высокопоставленные военные и зарубежные дипломаты. Вспоминая поздние годы правления Екатерины II, Адам Чарторыйский замечает, насколько все гости были озабочены придворной жизнью: «Что там сказали? Что там сделали? Что думают делать? Вся жизненная энергия шла только оттуда» . По его словам, Екатерина питала сознательный интерес к «общественному мнению» и мастерски им управляла [Там же: 48]. «Секрет ее успеха заключался не в том, что она потакала желаниям своих подданных, - пишет Чарторыйский, - а в том, что она предлагала им искусно поставленный спектакль, в котором они могли участвовать. В результате все население России было у нее “в кармане” в том смысле, какого никогда не достигнут ни ее сын, ни ее внук» . Чарторыйский отмечает, что за то краткое время, что Павел пробыл на престоле, тон разговоров стал гораздо менее почтительным: «Среди молодых придворных считалось модным и вполне приличным… развлекать себя сочинением едких и злобных эпиграмм, высмеивающих жалкие черты Павла и чинимые им несправедливости». И действительно, к 1801 году, когда Павел был жестоко убит, «вся страна» («tout le pays») знала о замышлявшемся против него заговоре, кроме самого Павла . Примечательно, что Чарторыйский не корит Павла за конкретные политические решения, которые восстановили против него его же подданных, а обвиняет его в неумении слушать.

Александр страстно жаждал поддержки «общественного мнения» в первые годы своего правления . Тем не менее он отверг средства, которыми пользовалась Екатерина (а именно, тщательно поставленный спектакль), как способ впечатлить своих подданных, тем самым обрушив на себя лавину критики . Беспокойство императора о своей репутации выросло настолько, что в 1803 году он попросил Новосильцева докладывать ему о том, кто и что говорит «в городе» [Николай Михайлович 1903: 232]. Соответствующее расширение влияния полиции не одобрялось «молодыми друзьями» императора, но и они беспокоились о своей репутации .

Самым политически обязывающим пространством для обмена новостями и мнениями был Зимний дворец. Тогда как суждения, высказываемые в салонах, не обязательно имели целью повлиять на ход политических решений, мнения, которые высказывались при дворе, неизбежно влекли за собой последствия, которые надо было тщательно взвесить. Чем выше чин, тем хуже невоздержанность. Комитет ужасало то, с какой беспечностью сановники высказывали свои мнения и желания перед нижестоящими чиновниками во время торжественных приемов при дворе, выдавая государственные тайны и мешая правильному ходу судопроизводственных дел [Николай Михайлович 1903: 196]. Мнения, которые могли быть услышаны членами царской семьи, имели особенный вес. Романовы тщательно планировали свое перемещение во дворцах и вне их - таким образом, чтобы подслушивать, о чем говорили присутствующие. Обеды и ужины составляли важную часть дворцового общения. Коридоры, связывающие дворец с придворной церковью, открывали возможность еще более широкого общения до и после богослужения. Самый широкий круг лиц присутствовал на театральных представлениях и балах, где приглашенное «общество» включало высшее духовенство, чиновников и офицерский состав среднего ранга, а также первые четыре класса купечества (см., например: [Камер-фурьерский журнал 1902: 426]). Разговоры этого более широкого круга лиц также представляли интерес для членов Негласного комитета, которые и с помощью своих жен собирали информацию о высказанных мнениях .

Самым мощным аппаратом для производства мнений являлись государственные совещательные учреждения, создаваемые именно ради того, чтобы их члены могли высказывать свои мнения. На первом этапе правления Александра этот аппарат включал в себя Сенат (созданный в 1711 году), Государственный, или Непременный, совет, основанный 30 марта 1801 года, и Комитет министров (он же: При дворе Совет, учрежденный 8 сентября 1802 года). Вышеперечисленные учреждения являлись «публичными» вследствие того, что их существование и членский состав объявились в печати. От участников совещаний ожидалось, однако, что содержание дебатов останется тайной. Император выборочно посещал их сессии, получая отредактированные протоколы заседаний [Сафонов, Филиппова 1979: 142-143, 146-147; Середонин 1902: 7-8]. Суждения, выносимые внутри всех совещательных органов, представляли исключительный интерес для членов Негласного комитета. Кочубей первым стал членом Сената и Государственного совета и докладывал обо всем, что там слышал [Николай Михайлович 1903: 174].

Выслушивая мнения, выражаемые участниками заседаний совещательных органов, члены Негласного комитета часто жаловались на их несвязность, подчеркивая, что несогласие сановников приведет к упадку всего аппарата государственного управления. Неумение формировать консенсус со стороны служилого дворянства препятствовало появлению общественного мнения, затрагивая социальную и политическую сферы. Как Кочубей писал позднее, в 1808 году, общественное мнение существует постольку, «[п]оскольку люди думают, они имеют мнение, а если есть сходство во мнении разных индивидуумов, это можно рассматривать как общественное мнение» [Кочубей 1924: 126]. Тщательно подбирая слова, Кочубей дает понять, что, приписывая статус «общественного мнения» какой-либо группе лиц, слушатель тем самым делает субъективный выбор, который подчеркивает значение суждения отдельных личностей.

Умение слушать

Совещательные функции государственных мужей включали в себя умение слушать. Все политические теоретики конца XVIII - начала XIX века, от Монтескьё до Бёрка, соглашались в том, что любые проекты реформ должны быть разработаны с учетом особенностей конкретной страны, принимая во внимание умственные способности, моральные качества и предпочтения ее жителей. Законодателям надо изучать климат и географию, удостоверяясь, что местные особенности соответствуют государственному аппарату. Также следует учесть нравственные устои населения, дабы предугадать возможную реакцию на предлагаемые законы. По логике Негласного комитета, закон должен отражать исторические предпосылки, локальную специфику, а также общечеловеческую природу.

Так, Новосильцев горячо ратовал за то, чтобы учитывать местные особенности, как видно из его писем Строганову. Прибегая к ряду аналогий, Новосильцев утверждает, что исходный материал, из которого состоят государство и общество, всегда имеет локальное происхождение, так как в его основе лежат народные пристрастия и предрассудки. Новосильцев ссылается на Петра I, который, по его мнению, является примером монарха, отлично знающего местные нравы, именно поэтому он и сумел обратить их в свою пользу во время реформ .

Строганов также подчеркивал необходимость формирования политических структур, соответствующих местным особенностям, в своих программных документах (далее - записках) для Негласного комитета. Органы государственного управления и бюрократические процедуры, совокупность которых Строганов обозначал термином «государственный аппарат» (corps politique), следует тщательно изучать и бережно с ними обращаться. Вполне возможно, что Строганов позаимствовал термин «corps politique» из трактата Монтескьё «О духе законов» (кн. III, гл. 7).

Вместо того чтобы применять абстрактные шаблонные модели для решения административных недостатков, необходимо искать их корни в ходе дел [Николай Михайлович 1903: 20]. Строганов подчеркивает и необходимость изучения так называемого «esprit public» (общественного сознания), которое определяется как «доминирующая точка зрения по отношению к заданному предмету» и подлежит «тщательному систематическому анализу» [Николай Михайлович 1903: 16].

У Негласного комитета было мало времени на то, чтобы обдумывать способ обнаружения той самой «доминирующей точки зрения» столицы. Высшие чиновники, включая членов Государственного совета, регулярно представляли Александру отчеты с предложениями о реформах, а также с комментариями к существующим проектам. В течение восьми месяцев с начала обсуждения реформы Сената Александр получил более десяти отчетов и комментариев. Комитет в подробностях рассмотрел как минимум четыре из них, составив к каждому коллективный ответ, а к двум - встречное предложение [Предтеченский 1957: 110-122]. Члены комитета советовались с Александром Воронцовым и его братом Семеном, советовались и с опытными чиновниками, такими как Николай Мордвинов, Михаил Сперанский, и с их подчиненными [Предтеченский 1957: 92; Фатеев 1929: 407, 416]. Бывший наставник Александра, Фредерик Сезар Лагарп желал участвовать в обсуждениях политики молодого императора , как и его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна . Последняя поначалу смотрела с враждебностью на членов Негласного комитета, которые, судя по всему, отвечали ей взаимностью .

Законотворчество, согласно идеалам комитета, состояло из трех видов деятельности: наблюдать, слушать и советоваться. Между тем процесс консультации не должен был превращаться в публичную, гласную дискуссию. «Изготовление» закона у них считалось деликатной процедурой, почти священнодействием, совершаемым лишь узким кругом избранных лиц, подальше от посторонних глаз. Законы следовало представлять перед публикой полностью завершенными, ослепляющими своей мощью и величием или, как выразился Новосильцев, подобно «Палладе, в полном вооружении выходящей из головы Юпитера» [Николай Михайлович 1903: 116].

Секретность и самопровозглашенное моральное превосходство Негласного комитета

Негласный комитет желал слушать, ничем при этом себя не выдавая. Совещания проходили скрытно, позволяя участвующим с большей доверчивостью высказывать и обсуждать свои замыслы. Секретность и замкнутость группы, ее конспиративный элемент отделяли ее от постоянных посетителей двора, подчеркивая элитный статус как арканум власти . Секретность укрепила в комитете тенденцию снисходительно и недоверчиво относиться к другим политическим голосам. Такое отношение вскоре сделалось препятствием для изучения «доминирующей точки зрения по отношению к заданному предмету» - задачи, которую сами себе поставили члены комитета.

Секретность была основным компонентом организации комитета. Официально он не существовал, но при этом играл важнейшую роль в формировании политики Александра. У него не было названия, но члены называли свое объединение «комитет» («le comité»), «малый комитет» или «комитет по реформам», а свои собрания - «наши дни», «совещание» или «сессия» («nos jours», «conférence» или «séance») [Николай Михайлович 1903: 102, 167, 185, 231]. Членский состав комитета, время и место собраний, а также обсуждаемые вопросы держались в секрете. Как следует из переписки, лица, в него входящие, часто сообщались между собой, обмениваясь записками, встречаясь выпить кофе друг у друга дома или же пообедать или поужинать при дворе. Встреча, или сессия, имела место тогда, когда все члены комитета, включая Александра I, собирались при дворе по предварительной договоренности. Обязательное присутствие императора отличало Негласный комитет от других современных ему институтов, таких как Сенат, Государственный совет или Совет министров .

В своих мемуарах Чарторыйский вспоминает, что все собрания втайне проводились в покоях императора, после обедов, которые предоставляли членам комитета благовидный предлог появиться при дворе, избегая при этом лишнего внимания. «После кофе и короткого общего разговора император удалялся, и в то время как остальные приглашенные разъезжались, четыре человека отправлялись через коридор в небольшой будуар, непосредственно сообщавшийся с внутренними покоями их величеств, куда затем приходил и государь» [Чарторижский 2010: 200]. Такой практике способствовал лишенный чрезмерной помпезности протокол, принятый в Каменноостровском дворце, где жила императорская чета в первое лето правления Александра и где 24 июня 1801 года состоялось первое собрание группы.

В первые месяцы правления Александра упрощенный протокол был очень кстати еще и потому, что Кочубей, Строганов, Новосильцев и Чарторыйский не состояли на государственной службе, а посему не имели формального повода появляться при дворе. Их имена практически не упоминаются в книге учета придворных событий, Камер-фурьерском журнале, за апрель-июнь 1801 года, т.е. тогда, когда Строганов и Кочубей начали обсуждать с Александром создание комитета [Камер-фурьерский журнал 1901a]. Ситуация изменилась с назначением Строганова, Новосильцева и Чарторыйского камергерами в июле 1801 г. [Камер-фурьерский журнал 1901б]. Тем же летом Кочубей получил место в Коллегии иностранных дел, Сенате и Государственном совете, что дало ему возможность держать членов комитета в курсе проходящих там обсуждений. К осени члены комитета заняли прочное положение при дворе, что облегчало их встречи.

Чем выше в табели о рангах поднимались Кочубей, Строганов, Новосильцев и Чарторыйский, тем более очевидным становилось особое к ним расположение Александра. В сентябре 1802 года они возглавили министерства, которые сами же и помогали проектировать: Кочубей стал во главе Министерства внутренних дел со Строгановым в качестве товарища министра; Чарторыйский был назначен товарищем министра иностранных дел, а Новосильцев занял ту же позицию, но уже в Министерстве юстиции. Впоследствии они стали членами Совета министров, который также создали именно они. И хотя каждый раз их роли принимали все более публичный характер, существование комитета и содержание проводимых там дебатов не разглашалось. Консультируясь с другими государственными деятелями, члены комитета никогда не приглашали их на свои собрания. Остается неясным, что знали о комитете остальные придворные .

Чарторыйский в своих воспоминаниях сравнил комитетские сессии с собраниями масонской ложи, и сравнение это уместно по нескольким причинам [Чарторижский 2010: 200]. Во-первых, общение велось в духе равенства: императорский статус Александра никто не забывал, но он старался не показывать дистанцию между собой и другими; остальные сбрасывали личины придворных и чиновников. Когда Александр выражал свое мнение на сессии Государственного совета, его слова являлись «монаршей волей» и посему обсуждению не подлежали . В замкнутом же пространстве своих покоев Александр мог экспериментировать, позволяя членам комитета себе возражать, чем те охотно пользовались, иногда к его вящему неудовольствию [Николай Михайлович 1903: 77, 78, 80, 119, 149, 185-186, 188]. Откровенные, без околичностей беседы были возможны еще и благодаря дружбе, к которой взывали всякий раз, когда спор становился слишком уж жарким [Николай Михайлович 1903: 327-328].

Моральные устои комитета также во многом основывались на этике масонских лож второй половины XVIII века . Отрекаясь от светских прикрас придворной элиты, члены комитета побуждались будто бы исключительно радением за императора, гуманизмом и преданностью отечеству. Более того, члены комитета полагали, что их право участвовать в государственной реформе основывается на наличии таких нравственных принципов, как любовь к человечеству и к родине (сполна компенсируя отсутствие опыта и соответствующей компетенции). Строганов отмечал, что только добродетельные личности могут быть допущены к участию в проекте реформ, который должен быть возложен на плечи тех, кто «преодолеет его с честью, поставив перед собой достойную цель» [Николай Михайлович 1903: 12]. Тем самым Строганов преграждал путь тем будто бы тщеславным сановникам, которые пользовались сложившими обстоятельствами, чтобы захватить власть.

Ссылаясь на внутренние, душевные качества, которые устанавливали право на политическое действие - особенно на их беззаветную преданность общественному благу, - члены комитета изъяснялись языком литературного сентиментализма. Еще 8 апреля 1801 года в своем письме Семёну Воронцову Кочубей оправдал свое решение возвратиться в Санкт-Петербург моральной чистотой и преданностью благу отечества:

Я уезжаю потому, что мне кажется, что я в долгу перед великим князем Александром; я уезжаю потому, что думаю, что все честные добропорядочные личности должны сплотиться вокруг него и бросить все свои силы на то, чтобы излечить глубочайшие раны, нанесенные отечеству его отцом.

Кочубей ничего не упомянул о каком-либо опыте или умении, которые позволили бы ему оказать императору посильную помощь. Он вообще отказывался смотреть на свою деятельность в столице как на службу, утверждая, что абсолютно безразличен к перспективам карьерного роста [Архив князя Воронцова 1880: 236]. Позднее Чарторыйский опишет Строганову свои побуждения примерно в тех же выражениях:

Мое единственное желание - это при любых обстоятельствах поступать наилучшим образом, как полагается человеку, который во всех своих действиях руководствуется исключительно честью и долгом .

Новосильцев и Строганов также смешивали выражения утонченной чувствительности со строгими словами о добродетели и верности общественному благу:

Я убежден, что ничто так не показывает возвышенные устремления души, благородство чувств и честность ума, как стремление овладеть теми науками, которые больше всего связаны с общественным благом («bien public») .

С точки зрения членов комитета, именно высокие моральные качества Александра делали его достойным их личной преданности. К примеру, Кочубей в своем письме Воронцову от 12 мая 1801 года, вскоре после приезда в Петербург, особенно подчеркивает нравственность Александра:

Его намерения превосходны. Слова «общественная польза» («utilité publique») и «благо отечества» («bien de la patrie») не сходят с его уст, ибо они давно уже высечены в его сердце .

Александр подчеркивал те же черты в своем публичном образе императора, любящего человечество и жертвующего своими личными интересами во благо подданных . Он сам пользовался такими критериями, критикуя Наполеона в 1802 году, когда последний стал бессменным консулом: «Завеса упала: [Наполеон] лишил себя лучшей славы, какой может достигнуть смертный… доказать, что он без всяких личных видов работал единственно для блага и славы своего отечества» [Мельгунов 1911: 136].

Строганов соглашался с Кочубеем в том, что касается «чистоты» помыслов молодого императора, хваля его «наилучшие устремления», но в оценке его характера Строганов был гораздо менее оптимистичен: «Только его неопытность, слабый и ленный характер («caractère mou et indolent») стоят у него на пути. Для того, чтобы творить добро, ему необходимо побороть эти три недостатка». Одной из целей комитета, по мысли Строганова, было помочь императору «покорить» свой слабый характер, чего тот собирался добиться, взывая к «чистейшим моральным принципам» Александра [Николай Михайлович 1903: IX-X].

Как будет видно далее, Негласный комитет намеревался работать за кулисами, чтобы утвердить публичный образ императора как деятеля, преданного общественному благу. Именно недопонимание и недостаточное рвение к такому благу лишали обыкновенных придворных и даже высокопоставленных политических деятелей права участвовать в разработке проекта реформ. В глазах членов комитета, эти нравственные недостатки препятствовали развитию полноправного, легитимного «общественного мнения» в России.

Общественное сознание и своекорыстное дворянство

Высокие нравственные качества и, прежде всего, способность подчинить личные интересы общему благу были, в глазах членов Негласного комитета, необходимым условием для выступления на политической арене. Следуя философии позднего Просвещения, они видели в человеке страстное и корыстное существо, склонное по естеству своему стремиться к достижению личного блага. Только тот человек, в котором страсти и интересы обузданы и сбалансированы друг с другом, способен действовать в общих интересах . Здесь играло важную роль сочувствие, данное человеку с рождения, которое делало возможным сотрудничество в стратифицированных обществах. Общительность, спутница сочувствия, считалась философами-сентименталистами «политической добродетелью», которая смягчала частные интересы и позволяла индивидам работать на благо других .

Всевозрастающая ценность чувства общности способствовала легитимизации общественного мнения как политической силы в конце XVIII века. «Общественное сознание» («esprit public»), понимаемое как «чувство соучастия с человечеством», было неразрывно с ним связано. Появившееся в самом начале XVIII века общественное сознание считалось присущим как индивидууму, так и обществу в целом. Его распространение, сеявшее приверженность благополучию других, превращало мнения из какофонии голосов, наперебой продвигающих личные интересы, в стройный хор - консенсус проповедников общего блага. Понятие духа общественности стало ключевым в переоценке «общественного мнения» в свете Великой французской революции .

В глазах членов Негласного комитета, именно общественного сознания недоставало российскому дворянству, а посему они отказывались признавать за хором многочисленных голосов элиты Санкт-Петербурга статус «общественного мнения». При дворе, в ведомствах, в гвардейских полках царила атмосфера интриги, разногласия, бесчестия, тщеславия, неуемной алчности, беспринципной конкуренции и неуважения к закону [Николай Михайлович 1903: 65-66, 118-119]. Такая негативная оценка высшего дворянства была унаследована членами Негласного комитета от поколения, пришедшего к власти при Екатерине II .

Недоверие и презрение членов комитета к элите принимали окраску политических теорий сентиментализма, лежащих в основе их мировоззрения. Необузданное тщеславие и честолюбие, коими были движимы служилые дворяне вообще и придворные в частности, лишали их способности к здравому рассуждению. В силу их невоздержанности им нельзя было доверить конфиденциальную информацию, о чем Строганов напоминает Чарторыйскому во время поездки за границу в 1806 году:

За чтением ваших писем я как будто бы на миг перенесся в одну из дворцовых приемных. Я увидел людей, которые ее заполоняют; я услышал их смехотворные суждения; я смотрел, как они принимают важный вид, неся нелепейшую чушь на серьезные темы, о которых и знать-то не должны; я видел, как остальные обращают все это в шутку [Николай Михайлович 1903: 366].

Члены комитета еще и обвиняли образованную элиту Петербурга в сугубой переменчивости настроений и непредсказуемости реакций. Так, в своих записках Строганов объяснял, почему «эгоистичные» люди должны быть тщательно отстраняемы от обсуждения проекта реформ. Подчиненные гордости и неправильно понятому чувству собственного достоинства («amour propre mal entendu»), они руководствовались «страстями, разбудив которые можно дорого поплатиться» [Николай Михайлович 1903: 12]. Обвинения дворянства в корыстности суждений вновь и вновь выдвигались на заседаниях Негласного комитета. Так, на сессии 18 ноября 1801 года Строганов объявил, что дворянство «абсолютно лишено сознания общего блага» («d’esprit public») [Николай Михайлович 1903: 112]. Обвинение в своекорыстии предъявлялось как к дворянству в целом, так и к некоторым государственным институтам, в особенности к Государственному совету, члены которого руководствовались преимущественно личной пользой [Николай Михайлович 1903: 134].

Недоверие членов комитета к дворянству коренилось в еще более глубоком пессимизме относительно изменчивости человеческих суждений. Их пессимизм укреплял в комитете уверенность в том, что содержание всех обсуждений не должно стать гласным. Строганов подробно изложил, как человеческие суждения основываются на «страстях, происходящих из личных интересов». Будучи единожды пробужденными, страсти подстегивают воображение, которое в результате производит ложные предположения. Бесчисленные ошибочные теории о целях правительства создаются таким образом и порождают в свою очередь слухи, которые способствуют появлению все новых ложных предположений и теорий. В итоге «множество лживых умов, составляющих общество, искажают процесс управления, хотя считают, что полностью им овладели» [Николай Михайлович 1903: 17]. Толки, сплетни и догадки составляли особую проблему для правителя, желающего знать, каково, собственно, истинное отношение народа к возможной реформе. Молва противостояла всем попыткам определить общественное мнение, а правитель должен был довольствоваться массой «разнообразных мнений, производимых озабоченными умами» и «потоком личных поношений» [Николай Михайлович 1903: 18, 242]. Так, публичное обсуждение предстоящих реформ никоим образом не проливало свет на предпочтения и настроения индивидов, групп или общества в целом. Оно скорее отражало всеобщее брожение умов, которые горели желанием подвергать все и вся злобным нападкам без особых на то причин [Николай Михайлович 1903: 24, 42, 221].

Таинственность внушает трепет, по замечанию Зиммеля . Слухи оскверняли деликатное, сакральное действо превращения инициатив в законы. Сама Паллада не могла быть рождена из головы Юпитера на глазах у глумящейся толпы. Для воспитания законопослушности была необходима тишина. Строганов подробно останавливается на этом тезисе:

Тот закон, создание которого было окутано молчанием, который выходит в свет, преждевременно не потревожив общего покоя и одновременно являясь общеобязательным, имеет… свойства великого закона природы, предмета первой необходимости.

В очередной раз Строганов обращается к врожденным свойствам человеческого разума, «предрасположенности духа человеческого» к беспрекословному принятию законов, которые, по-видимому, проистекают из «абсолютной необходимости». Юридические акты только тогда достигают силы, когда согласовываются с законами природы, местными привычками и одновременно воспринимаются как неизбежный факт ([Николай Михайлович 1903: 18, 26-27]).

Из утверждений Строганова следует, что он отвергал представительное правление и парламентскую демократию, которая требовала осведомленности электората о проектах законов. Другие члены комитета, особенно Чарторыйский, судя по всему, считали, что с улучшением образования, водворением правильного отношения к страстям и интересам политическое представительство может быть распространено и на подданных . А пока члены комитета пребывали в полной уверенности в том, что необходимо предельно ограничить распространение информации, и их стремление избежать «шума» стало самоцелью.

«Bruit» («Шум»)

Избегание шума позволяло одновременно уклониться от критики оппозиции, уберечь сакральность и величие закона. Требование абсолютной безмолвности вскоре стало влиять определяющим образом на действия комитета. Дабы предотвратить огласку, комитет раз за разом на корню пресекал обсуждение Государственным советом предлагаемых реформ, а также воздерживался от поддержки тех проектов, которые члены комитета в общем-то одобряли. В этом смысле комитет позволил «доминирующей точке зрения» - или тому, что в комитете считалось общественным мнением, - определять свою политику.

Комитет ожидал неприятия своих реформ еще до того, как собственно приступил к их детальному обсуждению. Поэтому Строганов в одной из своих записок, составленной в мае 1801 года, указывает на необходимость действовать осмотрительно, дабы

управлять умами («ménager les esprits») таким образом, чтобы упредить любую неблагоприятную реакцию, а также до совершенства узнавать состояние тех самых умов, чтобы спланировать внедрение реформ с минимальным отторжением [Николай Михайлович 1903: 26].

Здесь стоит заострить наше внимание на расплывчатой фразе «управлять умами» («ménager les esprits»), в которой «ménager» может значить как «обращаться с осторожностью», так и «организовывать, покорять, овладевать» . Все эти значения предполагают некоторую степень манипуляции, хотя последние варианты перевода подразумевают положительное стремление повлиять на общественное сознание.

В общем и целом, комитет не задавался целью подтолкнуть общественное мнение в каком-то определенном направлении . Как было вполне известно в начале XIX века на опыте Франции, указы и законы могли быть использованы для того, чтобы вызывать в читателях и слушателях определенные эмоции, но комитет старался избегать высокопарных выражений при их составлении (см.: [Николай Михайлович 1903: 133-134]). Кроме того, комитет отказался от того, чтобы использовать листовки и газеты с целью повлиять на общественное мнение в России. Например, в 1803 году Чарторыйский, будучи заместителем министра иностранных дел, подчеркивал важную роль общественного мнения во французской политике. Он даже агитировал в российском правительстве за то, чтобы распространять во Франции листовки, которые «открыли бы глаза» французской нации на «гордыню и излишества Бонапарта» . Кочубей также обращался к разным методам работы с «общественным мнением» во Франции в своем любопытном труде под заглавием «Беседы с господином Фуше» (1808) . Два главных отличия, которые он проводит между Францией и Россией, состоят в стремлении французского правительства «управлять общественным мнением», дабы «управлять империей», а также готовности использовать с этой целью печатные издания. В России же правительство вело себя так, «как если бы не существовало общественного мнения» [Кочубей 1924: 126-127]. Утверждение Кочубея соответствовало действительности в том смысле, что комитет никогда не обсуждал возможность повлиять на результат политических дебатов в России при помощи газет и журналов, - или, по крайней мере, ничего подобного в протоколах заседаний, которые вел Строганов, не зафиксировано. Из всех доступных инструментов они предпочитали молчание, особенно в том, что касалось самых «деликатных», по их мнению, вопросов.

Молчание оказалось вполне радикальной политической мерой, что и продемонстрировал комитет, обнародовав министерскую реформу 8 сентября 1802 года. Систематическое обсуждение создания министерств началось еще 10 февраля 1802 года [Николай Михайлович 1903: 177-179] и продолжилось на протяжении месяцев. Из страха неприятия и в отсутствие управленческого опыта было решено испросить совета у Александра Воронцова и некоторых других сановников [Николай Михайлович 1903: 210]. Тем не менее члены комитета все еще не решались представить свой проект вниманию Государственного совета. Из протоколов заседаний следует, что их больше всего волновало быстрое распространение новостей о предстоящей реформе, создававшее препятствия в коллегиях. По соображению комитета, в ходе этой реформы коллежские канцлеры могли бы противодействовать только что назначенным министрам в наборе административного персонала. Александр также опасался, что сможет пострадать от «постоянной неприязни, вызванной их жалобами, и так далее» («des dégoûts continuels par leurs plaintes, etc. etc.») [Николай Михайлович 1903: 215]. Завеса секретности была настолько непроницаемой, что Александр даже не уведомил свою мать Марию Федоровну, чем вызвал скандал при дворе. На практике последствия походили на полный хаос: министерская реформа вступила в силу в день ее оглашения, а туманность ее формулировок ввела петербургских чиновников в крайнее замешательство [Фатеев 1929: 410, 412, 414].

Выраженное Александром желание отменить крепостное право еще сильнее усугубило страх «шума» у членов комитета. Здесь Строганов опять настоятельно советует избегать слов, которые бы вызывали «брожение умов [среди землевладельцев] и [могли] иметь самые неблагоприятные последствия» [Николай Михайлович 1903: 42]. Предостережения Строганова о «неосмотрительных» выражениях действовали на членов комитета, которые избегали таких слов, как «крепостной» и «крепостное право», заменяя их различными эвфемизмами . Продолжая обсуждать аграрные реформы осенью 1801 года, члены комитета все сильнее беспокоились о возможной реакции дворянства. Строганов предупреждал, что дворянство может даже потребовать политической реформы. Снова использовав французский термин «les esprits» (умы), он описывал непостоянство образованной части общества, приведя в пример Великую французскую революцию, дабы наглядно продемонстрировать возможные последствия: «…вместо того, чтобы жаждать титулов, как это было раньше, они захотят стать законодателями, как во Франции» [Николай Михайлович 1903: 114]. Как известно, в конце 1850-х годов при развитии проекта об отмене крепостного права представители дворянства, которые противились этой реформе, действительно требовали создания представительного собрания.

Изначально Строганов предлагал комитету разработать серию законов, которые были бы нацелены на экономическую и юридическую основу крепостного права, постепенно подтачивая крепостничество, пока оно незаметно не исчезнет совсем [Николай Михайлович 1903: 42]. Такой подход соответствовал представлению Строганова о желательной «неуловимости» изменений [Николай Михайлович 1903: 16]. Возможно, Строганов заимствовал этот термин от Эдмунда Бёрка, который восторженно описывал «превосходнейшие качества метода, в котором время только играет на руку, претворение в жизнь коего продвигается медленно и, в некоторых случаях, неуловимо» . Как бы то ни было, неуловимые результаты разочаровали и Александра, и Чарторыйского, и даже самого Строганова, ибо комитет раз за разом отвергал даже самые умеренные реформы. Сам Строганов гневно изумлялся 18 ноября 1802 года, почему реформы с таким трудом производятся в «деспотической стране», где законодатель будто бы должен выступить более решительно [Николай Михайлович 1903: 112; Предтеченский 1957: 150-153].

Еще до первого собрания комитета Кочубей выражал опасения, что слишком многие дворяне уже знают о желании Александра освободить крепостных крестьян, и повторял свои предупреждения дважды на сессиях: любое резкое движение могло посеять панику среди взволнованного дворянства [Николай Михайлович 1903: 35, 109, 167]. Что касалось крепостных, то члены комитета неоднократно признавали, что и у них есть свое мнение: крестьяне страстно желали освобождения и не удовольствовались бы скромными предложениями комитета, а то и реагировали бы агрессией [Николай Михайлович 1903: 104, 112-114]. Тем не менее реакция крепостных заботила комитет в гораздо меньшей степени, чем предполагаемое мнение дворянства, или так называемого «общества».

Совещание 20 января 1802 года показывает, что инициативы комитета, ранее бывшие более масштабными, начали со временем мельчать. В этот день обсуждались два проекта реформ «прав господ (seigneurs) на своих крестьян» в Ливонии, предлагаемые представителями ливонского дворянства . Мнения в комитете разделились. Оба предложения, одновременно выдвинутые, могли бы привлекать неблагоприятное внимание. Опять вспомнили скандальную славу Александра как потенциального освободителя крепостных. Кочубей рекомендовал обождать, представив один из проектов на рассмотрение в Государственный совет. Тут же посыпались возражения. Если проект будет обсуждаться в Совете, «о нем мгновенно узнает весь город» и освобождение крепостных станет единственной темой для разговоров [Николай Михайлович 1903: 167]. Со своей стороны, Строганов объявил, что решительно настроен против какого-либо коллективного обсуждения. Александру следует самому издать указ так, как посчитает нужным [Николай Михайлович 1903: 167-168]. Его товарищи решили подождать с ответными действиями из-за щекотливости вопроса.

Негласный комитет так и не смог обобщить многогранную картину общественного мнения образованной элиты Петербурга. Тщательное исследование «доминирующей точки зрения», к которому Строганов призывал в своих записках, совершенно отсутствует в протоколах заседаний. Вместо этого члены комитета консультируются с отдельными личностями за закрытыми дверями. Тревожась о нежелательном «шуме», который может наделать любая из их реформ, они склонялись в сторону подавления общественной дискуссии, фактически обойдя установленные процедуры обсуждения законов. Будучи на вершине своего могущества, члены комитета смотрели на «общественное мнение» как на подобие уродливой химеры.

Оппозиция

Кочубей, Чарторыйский, Строганов и Новосильцев были достаточно хорошо проинформированы обо всех политических событиях, пока их влияние на Александра находилось на высоте, т.е. со второй половины 1801-го по 1802 год. В это время разговоры их с императором отличались относительной прямотой. По мере ухудшения их отношений с Александром все четверо вынуждены были собирать информацию о его планах по слухам, гулявшим по Петербургу; они прибегали к слухам и для проверки собственной репутации. К началу 1806 года, когда комитет уже давно не собирался, они обращались с «общественным мнением» как с легитимной политической силой и прикрывались им, решив оставить государственную службу.

Как именно члены Негласного комитета потеряли благосклонность императора, осталось загадкой и для них. Никто из ближайших советников Александра не мог с уверенностью сказать, что пользуется полным доверием императора или хотя бы осведомлен обо всех его желаниях и намерениях. Двуличность Александра всегда служила предметом толков [Мельгунов 1911: 131-132], и его «молодые друзья» не были исключением.

Отсутствие полного доверия императора к членам комитета, его готовность принимать решения за их спиной самым явным образом сказались в области внешней политики, что зафиксировано в протоколах заседаний. Спор о роли России в преддверии войны третьей коалиции против Наполеона (1805-1806) расколол петербургский двор на два лагеря. Уже в 1802 году Кочубей, возглавляя Коллегию иностранных дел, оказался между двух огней [Николай Михайлович 1903: 70, 97]. Неосведомленность Кочубея стала унизительной, когда в мае 1802 года император совершил путешествие в Мемель, дабы по поручению вдовствующей императрицы Марии Федоровны встретиться с королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III. Прекрасно понимая, что Кочубей не одобряет этой затеи, Александр - совершенно нелепо - уверил его в том, что визит этот носит исключительно личный характер . Впоследствии Чарторыйский с содроганием припомнит позор Кочубея в своих мемуарах .

Четыре года спустя, в 1806 году, Чарторыйский оказался в похожей ситуации. Кочубей стал министром внутренних дел, а Чарторыйский вслед за ним был назначен министром иностранных дел. Консультации с императором, который уже плохо терпел возражения, потеряли свою продуктивность, как заметил Чарторыйский в письме к Строганову:

Он начал на нас срываться, ибо привычка к спору с нами развилась у него настолько, что он уже не мог принять ни одно возражение [Николай Михайлович 1903: 396].

Бывшие члены комитета начали энергично обсуждать коллективную отставку.

Слухи подтвердили их наихудшие опасения. В черновике письма к императору от 1805 года Кочубей объясняет, как помимо воли стал полагаться на молву:

Уже несколько месяцев, государь, как по городу распространился слух, что я утратил Ваше доверие… Я не обращал внимание на все эти толки, как и на многие другие, хотя они доходили до меня и до многих моих друзей из разных источников и я приписывал их кружковым пристрастиям, но с течением времени я стал убеждаться что Вы, В. В. действительно <…> отняли у меня свое доверие [Кочубей 1923: 107-108].

Кочубей не уточнил, кто именно сообщил ему эти слухи, это равно могли быть и Строганов, и Чарторыйский, и Новосильцев, так как все они охотно делились подобного рода сведениями. Например, в декабре 1805 года Строганов писал Чарторыйскому о том, что генерал-адъютант Петр Долгоруков, близкий друг императора, возводил на него клевету, не стесняя себя в выражениях. Строганов сделал из этого вывод, что ни он, ни Чарторыйский более не входят в ближайшее окружение императора [Николай Михайлович 1903: 346].

В начале 1806 года бывшие члены Негласного комитета начали искать у более широкого круга придворных поддержки, говоря о себе в первом лице множественного числа (мы) и позиционируя себя таким образом в качестве группы, известной обществу и поддерживаемой им. Первыми за них выступили женщины, чье мнение имело вес: в Берлине - королева Пруссии, Луиза Мекленбург-Стрелицкая, которая была против мирной политики своего мужа в отношении Франции и желала альянса с Россией для борьбы с нею, к чему также стремились Строганов, Чарторыйский и Кочубей [Николай Михайлович 1903: 346]. К вящей радости «молодых друзей», их прежний враг в Петербурге, вдовствующая императрица Мария Федоровна, также перешла на их сторону, что подтверждается целым рядом замечаний в письмах от Софии Строгановой, Кочубея и Чарторыйского . Осознавал это Александр или нет, его старые друзья настраивали двор против него.

Кочубей обсуждал вопрос об отставке как с Новосильцевым и Чарторыйским, так и со Строгановым. Чарторыйский также советовался с ними, сообщая о безрезультатной просьбе, обращенной к Александру, - выйти в отставку [Николай Михайлович 1903: 353]. В особом письме к Строганову, написанном специальными чернилами для тайнописи, он замечает, что император боится поставить себя в неловкое положение, разрешая одновременную отставку всей группы, так как опасается, что весь двор задним числом удостоверится в ее существовании [Николай Михайлович 1903: 357] . Возможно, что, по крайней мере для Чарторыйского и Строганова, отставка предоставляла возможность публично пристыдить императора.

Моральные качества Александра, сыгравшие в свое время важную роль в легитимизации его правления и работы комитета, теперь стали оправданием для разрыва с ним. Еще в 1801 году Строганов выражал опасение насчет слабости характера императора, пассивность и леность которого позволят другим подчинить себе его волю [Николай Михайлович 1903: IX-X]. В 1806 году слабость характера Александра стала красной нитью проходить через всю переписку с Чарторыйским, пока они обсуждали отставку.

Он стал как никогда непредсказуем. Это смесь из слабости, неуверенности, страха, несправедливости и бессмыслицы, которая удручает и лишает веры [Николай Михайлович 1903: 357, 360, 381].

Свое всевозрастающее презрение к пассивности Александра Чарторыйский и Строганов начали выражать, называя императора местоимением первого лица множественного числа, мы («nous»), говоря будто бы за него: «Наше чувство собственного достоинства и силы достаточно велико для того, чтобы не вмешиваться», или: «Мы всего опасаемся» [Николай Михайлович 1903: 393, 345, 357].

Общественное мнение также подверглось переоценке. Самым восторженным образом они ссылались на него уже после своей отставки. В письме к Строганову от 9 августа 1806 года Чарторыйский описывает сложение с себя полномочий министра иностранных дел как своего рода победу в глазах публики: «[Н]аша отставка вызвала бурю поддержки от общественного мнения («l’opinion public»). Поднялся общественный протест, в ходе которого нас превозносили до небес, а императора и его нового министра поносили» [Николай Михайлович 1903: 395-396]. Месяцем ранее Чарторыйский поздравлял Строганова, который в декабре 1805 года отправился на дипломатическую службу в Англию, а потом отказался вернуться: «Все восхищены вашим поведением» [Николай Михайлович 1903: 390].

Кочубей ссылался на общественное мнение, когда в 1806 году снова написал черновик письма с просьбой об отставке, на этот раз оправдывая свое решение «недовольством, ропотом, недостатком доверия к правительству, которые проявляются везде, и я ничего не могу в этом изменить. <…> Ропщут везде. - Отчего это происходит? Главным образом, оттого, что нет доверия к правительству. - Почему нет этого доверия? Я думаю, потому, что нет единства между его органами. Всякий понимает вещи по-своему. Немногие считаются с видами императора…» [Кочубей 1923: 109]. Косвенно Кочубей ссылался на недостаток общественного сознания, которое могло бы соединить правящие элиты, потерявшие доверие монарха.

Один Новосильцев остался на государственной службе, но после того, как оказался жертвой придворной интриги в 1808 году, и он начал ссылаться на разрозненность государственного аппарата и на предполагаемое враждебное «общественное мнение». В своих письмах к Строганову он замечал: «Везде вы увидите последствия самого непоследовательного управления, в котором цели и средства воюют друг с другом». От этого водворяется «всеобщее презрение» к правительствующим лицам . Ярость, вызванная тем, как с ним обращались, вскоре уступила место шоку от атмосферы пренебрежения к авторитету двора, с которой он столкнулся во время поездки по российским провинциям.

Повсюду правительство пало под напором презрения. Народ открыто высмеивает глупые выходки Аракчеева, Куракина, Румянцева и Чичагова. Я лишился дара речи, услыхав анекдоты и язвительные шутки, которые они позволяли себе отпускать в адрес этих господ, когда я присутствовал на обеде на двадцать пять человек в резиденции коменданта Нарвы, никого там не зная .

Так совпало, что Новосильцев перечислил тех, кто заменил Негласный комитет в роли конфидентов императора.

Таким образом, желание Новосильцева и бывших соратников Негласного комитета признавать существование общественного мнения целиком зависело от двух взаимосвязанных обстоятельств: от утраты ими доверия императора и замены их другими лицами в 1805-1806 годах, а также от глубокого недовольства политикой Александра, в особенности внешней, которое широко распространилось по всей России. А посему неожиданная готовность группы признать роль общественного мнения в политической сфере была лишь временной мерой и не являлась показателем окончательного переосмысления его роли.

Заключение

Общественное мнение, как оно понималось правящей элитой России в начале XIX века, включало в себе множество институтов, от салонов и добровольных ассоциаций, таких как театры, клубы, литературные общества и масонские ложи, на которые так часто ссылаются историки, до самого двора и государственного аппарата. Литературные ассоциации XVIII века распространяли научное знание, утонченность и вкус, но были важны и тем, что предоставляли образованному обществу возможность для обмена мнениями. Посетители салонов и других общественных установлений могли делиться новостями и мнениями, что само по себе является залогом функционирования любой политической системы. Общительность ценилась приверженцами сентиментализма за способность взрастить определенное чувственное и моральное расположение, ощущение общего блага в индивидах. Попадая на благодатную почву, общительность должна была обуздывать личные интересы, страсти и желания в пользу общественного сознания («esprit public»), определяя суждения индивидов и по отношению к правительственной политике.

Члены Негласного комитета смотрели на нравственные качества как на необходимое условие для участия в политической жизни. Такое требование предъявлялось как к государственным служащим высшего эшелона власти - включая членов Государственного совета и Сената, их самих и императора, - так и к более широкому кругу общества, которое вращалось вокруг салонов, театров и торжественных приемов при дворе. Слухи и толки трансформировались в «общественное мнение», получая таким образом легитимацию.

Как бы то ни было, различие между «шумом» и общественным мнением само по себе стало оружием в борьбе за влияние и власть при дворе, еще более усугублявшейся непостоянством, которое император демонстрировал в своих благосклонностях. Присвоение набору высказываний статуса общественного мнения - вопрос cубъективного выбора. В худшем случае оно использовалось в качестве весьма спорного инструмента для легитимизации личных предпочтений. Для того чтобы всерьез учитывать общественное мнение в процессе политических дебатов, требуются глубокое внимание, терпение и доверие, острая нехватка которых так сильно ощущалась в Санкт-Петербурге при дворе в первые годы правления Александра I.

Члены Негласного комитета стали жертвами собственных представлений о роле «шума» в политике. Страх перед «шумом», внушенный сентиментальными воззрениями, лишил их возможности реализовывать собственные цели, включая отмену крепостного права. Благоговение перед «общественным мнением» появилось у них только тогда, когда они сами оказалась на «изнаночной» стороне придворной политики.

Пер. с англ. Галины Бесединой

Библиография / References

[Архив князя Воронцова 1879] - Бумаги графов Александра и Семена Романовичей Воронцовых // Архив князя Воронцова. Кн. 14. М., 1879.

(Bumagi grafov Aleksandra i Semena Romanovichey Vorontsovykh // Arkhiv knyazya Vorontsova. Book 14. Moscow, 1879.)

[Архив князя Воронцова 1880] - Бумаги графов Александра и Семена Романовичей Воронцовых // Архив князя Воронцова. Кн. 18. М., 1880.

(Bumagi grafov Aleksandra i Semena Romanovichey Vorontsovykh // Arkhiv knyazya Vorontsova. Book 18. Moscow, 1880.)

[Долбилов 2006] - Долбилов М. Рождение императорских решений. Монарх, советник и «высочайшая воля» в России XIX в. // Исторические записки. Т. 127. 2006. № 9.

(Dolbilov M. Rozhdenie imperatorskikh resheniy. Monarkh, sovetnik i «vysochayshaya volya» v Rossii XIX v. // Istoricheskie zapiski. Vol. 127. 2006. № 9.

[Каменский 2008] - Екатерина II: Искусство управлять / Ред. А. Каменский. М., 2008.

(Ekaterina II: Iskusstvo upravlyat’ / Ed. by A. Kamenskiy. Moscow, 2008.)

[Камер-фурьерский журнал 1901a] - Камер-фурьерский церемониальный журнал. Январь-июнь 1801 г. / Ред. А.В. Половцев. СПб., 1901.

(Kamer-fur’erskiy tseremonial’nyy zhurnal. January-June 1801 / Ed. by A.V. Polovtsev. Saint Petersburg, 1901.)

[Камер-фурьерский журнал 1901б] - Камер-фурьерский церемониальный журнал. Июль-декабрь 1801 г. / Ред. А.В. Половцев. СПб., 1901.

(Kamer-fur’erskiy tseremonial’nyy zhurnal. July-December 1801 / Ed. by A.V. Polovtsev. Saint Petersburg, 1901.)

[Камер-фурьерский журнал 1902] - Камер-фурьерский церемониальный журнал. Июль-декабрь 1802 г. / Ред. А.В. Половцев. СПб., 1902.

(Kamer-fur’erskiy tseremonial’nyy zhurnal. July-December 1802 g. / Ed. by A.V. Polovtsev. Saint Petersburg, 1902.)

[Кочубей 1923] - Кочубей В.П. Из переписки Александра I с В.П. Кочубеем // Русское прошлое. Исторические сборники / Ред. Т. Богданович. Пг., 1923.

(Kochubey V.P. Iz perepiski Aleksandra I s V.P. Kochubeem // Russkoe proshloe. Istoricheskie sborniki / Ed. by T. Bogdanovich. Petrograd, 1923.)

[Кочубей 1924] - Кочубей В.П. Résumé d’une conversation avec Mr. Fouché à Paris le 9/21 Décembre 1808 // Французская эмиграция, вопрос об интервенции, империя, июльская революция в свидетельствах русского вельможи: Из неизданных бумаг графа Виктора Кочубея / Пер. и ред. Т. Богданович // Анналы. Журнал всеобщей истории. 2004. № 4.

(Kochubey V.P. Résumé d’une conversation avec Mr. Fouché à Paris le 9/21 Décembre 1808 // Frantsuzskaya emigratsiya, vopros ob interventsii, imperiya, iyul’skaya revolyutsiya v svidetel’stvakh russkogo vel’mozhi: Iz neizdannykh bumag Grafa Viktora Kochubeya / Ed. by T. Bogdanovich // Annaly. Zhurnal vseobshchey istorii. 2004. № 4.)

[Марасинова 1999] - Марасинова Е.Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века. М., 1999.

(Marasinova E.N. Psikhologiya elity rossiyskogo dvoryanstva posledney treti XVIII veka. Moscow, 1999.)

[Мельгунов 1911] - Мельгунов С.П. Император Александр I // Отечественная война и русское общество, 1812-1912 гг. Т. 2 / Ред. А.К. Дживелегов, С.П. Мельгунов и В.И. Пичет. М., 1911.

(Mel’gunov S.P. Imperator Aleksandr I // Otechestvennaya voyna i russkoe obshchestvo, 1812-1912 gg. Vol. 2 / Ed. by A.K. Dzhivelegov, S.P. Mel’gunov i V.I. Pichet. Moscow, 1911.)

[Николай Михайлович 1903] - Николай Михайлович. Граф Павел Александрович Строганов: Историческое исследование эпохи Императора Александра I: В 3 т. Т. 2. СПб., 1903.

(Nikolay Mikhaylovich. Graf Pavel Aleksandrovich Stroganov: Istoricheskoe issledovanie epokhi Imperatora Aleksandra I: In 3 vols. Vol. 2. Saint Petersburg, 1903.)

[Попов 2008] - Попов В.С. Письмо В.С. Попова императору Александру об императрице Екатерине II и ее правительственных приемах // Екатерина II. Искусство управлять / Ред. А. Каменский. М., 2008.

(Popov V.S. Pis’mo V.S. Popova imperatoru Aleksandru ob imperatritse Ekaterine II i ee pravitel’stvennykh priemakh // Ekaterina II. Iskusstvo upravlyat’ / Ed. by A. Kamenskiy. M., 2008.)

[Предтеченский 1957] - Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. Л., 1957.

(Predtechenskiy A.V. Ocherki obshchestvenno-politicheskoy istorii Rossii v pervoy chetverti XIX veka. Leningrad, 1957.)

[Сафонов 1976] - Сафонов М.М. Протоколы Негласного комитета // Вспомогательные исторические дисциплины. 1976. № 7.

(Safonov M. M. Protokoly Neglasnogo komiteta // Vspomogatel’nye istoricheskie distsipliny. 1976. № 7.)

[Сафонов, Филиппова 1979] - Сафонов М.М., Филиппова Е.Н. Журналы Непременного комитета // Вспомогательные исторические дисциплины. 1979. № 11.

(Safonov M.M., Filippova E.N. Zhurnaly Nepremennogo komiteta // Vspomogatel’nye istoricheskie distsipliny. 1979. № 11.)

[Середонин 1902] - Середонин С.М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. Т. 1. Комитет министров в царствование Императора Александра Первого. СПб., 1902.

(Seredonin S. M. Istoricheskiy obzor deyatel’nosti Komiteta ministrov. Vol. 1. Komitet ministrov v tsarstvovanie Imperatora Aleksandra Pervogo. Saint Petersburg, 1902.)

[Тельберг 1910] - Тельберг Г.Г. Сенат и право представления на высочайшие указы: Очерк из истории консервативных политических идей в России начала XIX века // Журнал Министерства народного просвещения. 1910. № 1.

(Tel’berg G.G. Senat i pravo predstavleniya na vysochayshie ukazy: Ocherk iz istorii konservativnykh politicheskikh idey v Rossii nachala XIX veka // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1910. № 1.)

[Трачевский 1890] - Трачевский А. Дипломатическиe сношения России с Фрaнцией в эпоху Наполеона I. Том I: 1800-1802 // Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. 70. СПб., 1890.

(Trachevskiy A. Diplomaticheskie snosheniya Rossii s Frantsiey v epokhu Napoleona I. Vol. I: 1800-1802 // Sbornik Imperatorskogo Russkogo istoricheskogo obshchestva. Vol. 70. Saint Petersburg, 1890.)

[Фатеев 1929] - Фатеев А .Н . Борьба за министерства: Эпоха Триумвирата // Сборник статьей, посвященных Павлу Николаевичу Милюкову / Ред. В.А. Евреинов и А.А. Кизеветтер. Прага, 1929.

(Fateev A.N. Bor’ba za ministerstva: Epokha Triumvirata // Sbornik stat’ey, posvyashchennykh Pavlu Nikolaevichu Milyukovu / Ed. by V.A. Evreynov, A.A. Kizevetter. Praga, 1929.)

[Чарторижский 2010] - Чарторижский А. Воспоминания и письма / Пер. А. Дмитриевой. Москва, 2010.

(Chartorizhskiy A. Vospominaniya i pis’ma. Moscow, 2010.)

- Bruns M.M. Privilege and Freedom: The Emancipation Debate in Livland, 1817-1819 // Journal of Baltic Studies. 1998. Vol. 29. № 3.

- Burke E. Reflections on the Revolution in France / Ed. by F.M. Turner. New Haven, 2003.

- Czartoryski A. Mémoires du Prince Adam Czartoryski et Correspondance avec l’Empereur Alexandre I er: In 2 vols. Paris, 1887.

Dictionnaire de l’académie française. Vol. 2. L-Z, 5 th ed. Paris, 1798.

- Engelmann J. Die Leibeigenschaft in Russland: Eine rechtshistorische Studie. Leipzig, 1884. Lanham (MD): N. Bermeo and P. Nord, 2000.

- Habermas J. Strukturwandel der Öffentlichkeit. Frankfurt am Main, 1990.

- Hirschmann A.O. The Passions and the Interests: Political Arguments for Capitalism before its Triumph. Princeton, 1977.

- H ö lscher L. Öffentlichkeit // Geschichtliche Grundbegriffe. Vol. 4 (Mi-Pre) / Ed. by W. Conze and C. Meier. Stuttgart, 1978.

- Hoffmann S.-L. Civil Society, 1750-1914. Basingstoke, 2006.

- Hoffmann S.-L. The Politics of Sociability: Freemasonry and German Civil Society, 1840-1918. Ann Arbor, 2007.

- Kukiel M. Czartoryski and European Unity, 1770-1861. Princeton, 1955.

- Marker G. Publishing Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700-1800. Princeton, 1985.

- Martin A.M. Romantics, Reformers, Reactionaries: Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. DeKalb, 1997.

- Raeff M. Michael Speransky: Statesman of Imperial Russia, 1772-1839. The Hague, 1957.

- Rey M.-P. Alexander: The Tsar who Defeated Napoleon. Illinois, 2012.

- Roach E.E. The Origins of Alexander I’s Unofficial Committee // Russian Review. 1969. Vol. 28. № 3.

- Simmel G. Das Geheimnis und die geheime Gesellschaft // Soziologie: Untersuchungen über die Formen der Vergesellschaftung. 2 n d ed. Munich; Leipzig, 1922.

- Smith D. Working the Rough Stone: Freemasonry and Society in Eighteenth-Century Russia. DeKalb, 1999.

- Wirtschafter E.K. The Play of Ideas in Russian Enlightenment Theater. De Kalb, 2003.

- Wortman R.S. Scenarios of Power: Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Vol. 1. From Peter the Great to the Death of Nicholas. Princeton, 1995.

- Wortman R.S. The Representation of Dynasty and «Fundamental Laws» in the Evolution of Russian Monarchy // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. Vol. 13 (2012). № 2.

- Zawadzki W.H. Prince Adam Czartoryski and Napoleonic France, 1801-1805: A Study in Political Attitudes // Historical Journal. 1975. Vol. 18. № 2.

Остается неясным, когда именно прекратились собрания Негласного комитета. Большинство историков опираются на «протоколы» Строганова, завершенные в ноябре 1803 года, опубликованные великим князем Николаем Михайловичем [Николай Михайлович 1903: 65-243]. Оспаривая надежность протоколов, М.М. Сафонов утверждает, что комитет продолжал активные встречи вплоть до сентября 1805 года [Сафонов 1976: 197-199], но длительные отъезды Новосильцева и Строганова за пределы России в 1804 и 1805 годах вызывают сомнения в правдивости его тезиса.

Письма Н. Новосильцева к П.А. Строганову от 19 декабря 1800 г. (Лондон) и 7 января 1801 г. (Саутгемптон) (РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Ед. хр. 64. Л. 45-47 об., 48 об. - 49 об.).

О враждебности ко вдовствующей императрице указано в письме С. Строгановой к Строганову от 31 января 1806 года (РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Ед. хр. 67. Л. 58).

Александр очень редко посещал Сенат и только пять раз почтил своим присутствием заседание Государственного совета после его создания в 1801 году [Сафонов, Филиппова 1979: 146]. Он был почти на всех совещаниях Комитета министров в первые четыре года его существования, но в 1807 году прекратил в них участвовать [Середонин 1902: 5-6, 9].

Некоторые исследователи утверждают, что существование комитета вскоре стало общеизвестным [Тельберг 1910: 23; Предтеченский 1957: 92; Roach 1969: 324, note 2]. Решение проводить собрания после обедов привело, вероятно, к тому, что о них догадывались постоянные гости, в особенности императрица Елизавета и два друга детства Александра, Н.А. Толстой и А.Н. Голицын. В 1801 году, например, оба почти ежедневно обедали с Александром, включая большую часть тех дней, когда собирался комитет, а также часто оставались и на ужин [Камер-фурьерский журнал 1901б: 4, 23, 32, 52, 65, 151, 165, 183, 246, 498, 511, 547, 561, 584, 600]. Елизавета также многократно приглашала Александра Строганова и Софью Строганову поужинать в те дни, когда проводились собрания комитета в 1801 и 1802 годах, что, скорее всего, означает, что и они знали о его существовании и о времени встреч, если не о том, что на них говорилось.

Письмо Новосильцева к Строганову от 10 мая 1809 года (РГАДА. Ф. 1278. Оп. 1. Ед. хр. 64. Л. 115 об.).